Милан Николич - Современный югославский детектив

— Вы очень похожи на мою дочку, особенно когда смеетесь, — обратился Штраус к Юлиане. — Советую вам почаще смеяться.

Юлиана благодарно улыбнулась.

— Если у вас нет родителей, я вас удочерю, и у меня будет две дочки: Розмари и Юлиана.

— Ох, большое спасибо. — На губах девушки вновь заиграла улыбка. — К счастью, у меня есть родители.

— Они живут в Загребе? — спросила Чедна.

— Нет, в Сплите. А я живу в Загребе, вернее, учусь там.

— А этот молодой человек, — Штраус указал пальцем на Нино, — он, ну, как это говорится, ваш кавалер?

— Друг! — сказала девушка и попыталась покраснеть.

Появился Ромео. Очевидно, он слышал конец разговора.

— Я тебя украсть у твоего друга!

— Ну мы же договорились, что я буду вашей Джульеттой, — явно сделав над собой усилие, пошутила Юлиана.

— Ромео своей Джульетте дарит вот… — Он сунул руку за пазуху и достал шарф, точную копию того, который был у него на шее.

Юлиана посмотрела на Нино, тот кивнул, и она приняла подарок. Мне показалось, что в эту минуту она похорошела, а может, подействовал коньяк? Она пришла в себя, зарумянилась. «Красивая застенчивая девушка», — подумал я.

— Сколько Джульетт ты собираешься похитить? — поинтересовался Джордже.

— Всех… Вы, дженерале, всегда правы: все женщины Джульетты, — заявил под общий смех Ромео.

— Смотри не окажись в положении Буриданова осла, — поддразнила его Чедна.

— Буриданов осел? Кто такой Буридан? Почему осел?

— Голодный осел, который не мог решить, какая из двух охапок сена ему больше нравится, и умер от голода, — объяснил Нино с издевкой в голосе.

— Ай-яй-яй… бедный ослик! — запричитал Ромео. — Почему же он не съел обе?! И правда осел!

Юлиана смеялась. Надо признать, Штраус был прав: смех ее красил.

Немец шептал что-то на ухо дочери — очевидно, переводил, о чем идет речь, потому что Розмари искренне расхохоталась.

— Теперь вопрос, — Чедна явно была настроена на шутливый лад, — какие родственные отношения связывают тебя с настоящим Ромео?

— Настоящий Ромео — я. А ты настоящая Джульетта? — Итальянец улыбался, сверкая зубами. Он встал, подошел к Чедне, протянув руку, коснулся ее лица, затем вытащил из-за пазухи еще один шарф, подобный тому, что был у него на шее, и тому, который он подарил Юлиане: — Для моей Джульетты!

Чедна, смеясь, приняла шарф и повязала себе на шею.

— Ты меня осчастливил! Украсил! Надеюсь, больше у тебя таких сокровищ не осталось, иначе, если ты и Розмари сделаешь подарок, я приревную! Серьезно тебе говорю!

Штраус переводил Розмари, и та хохотала.

Продолжая игру, Ромео заговорил шекспировскими стихами, адресованными несчастной девочке из Падуи:

Былая страсть поглощена могилой —Страсть новая ее наследства ждет,И та померкла пред Джульеттой милой,Кто ранее была венцом красот.

Отпустив руку Чедны, он подошел к Юлиане и, воскликнув: «Ты настоящая Джульетта!», продолжал:

Ромео любит и любим прекрасной.В обоих красота рождает страсть.Врага он молит; с удочки опаснойОна должна любви приманку красть.

Выпустив из своих рук руку Юлианы, Ромео приблизился к Розмари. Она протянула ему тонкие длинные пальцы.

— Настоящая Джульетта — ты! — сказал Ромео.

Его голос зазвучал руладами нежности:

О, вот моя любовь, моя царица!Ах, знай она, что это так!Она заговорила? Нет, молчит.

Девушка зашевелила губами, и мне почудилось, что она старается понять смысл обращенных к ней слов. Голосом, мягким как бархат, Ромео произнес:

О, если бы я был перчаткой,Чтобы коснуться мне ее щеки!

Его пальцы осторожно прикоснулись к белой упругой щеке девушки. Мне показалось, что она от этого прикосновения вздрогнула. И опять Ромео вытащил шелковый шарф, такой же, как у него, обмотал вокруг шеи Розмари со словами:

Я перенесся на крылах любви:Ей не преграда — каменные стены.Любовь на все дерзает, что возможно,И не помеха мне твои родные.[9]

Что Чедна имела в виду, когда сказала: «Жаль, что Юлиана не поехала с нами»?

Говорят, что женщины обладают особой интуицией и чувствуют опасность раньше мужчин, как кошки — землетрясение. Так это или нет, однако мне было неясно, почему Чедна, продолжая размышлять вслух, сказала:

— Я боюсь за нее!

«Почему она боится?» — думал я. Юлиана чувствует себя лучше, Нино, несомненно, опора надежная, ей нечего опасаться Ромео, который не может быть груб или невежлив ни с одной женщиной вообще, а тем более с хрупкой слабенькой Юлианой.

Поэтому я, покидая тогда Шидский мотель, не придал значения тревоге Чедны.

Мое настроение разделял и Джордже, который, напевая, обгонял огромный междугородный автобус. Он твердо решил не выпускать из вида черный «мерседес» добродушного немца.

За нами, сильно отстав — его уже не было видно, — тащился на своем рефрижераторе Ромео вместе с влюбленными студентами.

— Как тянет! — вздохнул Джордже, и я понял, что «фиат» теряет авторитет в его глазах: «мерседес» скоро исчез из виду.

— Не переживай! — постарался я утешить друга. — Штраус обещал подождать нас в Славонском Броде.

Джордже бросил на меня свирепый взгляд и прибавил скорость. Чедна улыбалась как ни в чем не бывало.

Толстый немец действительно поджидал нас в Славонском Броде. Он уже заказал для всех кофе. Джордже повел себя как настоящий спортсмен.

— Хороша у вас машина! — сказал он Штраусу.

— Надежная немецкая работа! — с гордостью произнес тот. — Последняя модель… Надо было вам купить лицензию у нас… — Он намекал на договор, заключенный между фирмой итальянского «фиата» и нашей «заставой» из Крагуеваца.

— Вы работаете в фирме «Мерседес»? — заинтересовался я.

— И не последняя спица в колеснице! — Штраус довольно засмеялся, будто удачно сострил. — Уж не интересуют ли вас наши автомобили?

— Нет, спасибо! — сказал я. — «Мерседес» — поистине царь дорог, но мои аппетиты скромнее.

— Например? — Толстяк был настойчив.

— «Шевроле» шестьдесят первого года, — ответил я, лишь бы что-нибудь сказать.

— Конкурент Кармана! — воскликнул Штраус. — А вы знаете, что хотите, молодой человек?!

Я торжествующе взглянул на Джордже. Тот хитро усмехнулся — наверное, вспомнил моего «фичу»,[10] которого я оставил дома в Белграде, — и похлопал меня по плечу.

— Мы бы хотели прогуляться, — прервала нашу беседу Чедна. Она ухватила под руку Розмари, словно близкую подругу. Как быстро умеют женщины заводить дружбу!

— А мы выпьем еще кофе, ладно? — предложил Джордже.

— Выпьем, — согласился Штраус. — Нигде так хорошо не готовят кофе по-турецки, как в Югославии. — Затем обратился ко мне: — Поверьте, я не пожалею времени, чтобы убедить вас стать нашим клиентом!

— Терпение — мать всех добродетелей, — философски заметил я. — Не собираетесь ли вы выпустить новую спортивную модель?

— Наши специалисты не сидят без дела, — усмехнулся Штраус. — Приезжайте, я покажу вам наше проектное бюро и знаменитый музей…

— В Штутгарте?

— Да, точнее говоря, это предместье Штутгарта: Ванген, город «даймлер-бенц», если хотите, «мерседес-бенц». Город можно было бы со спокойной душой назвать Мерседес. Я живу в предместье Штутгарта, в Унтертирк-хайме, это что-то вроде вашего Дединья в Белграде — цветущий сад с красивыми домами.

— Особняками, — поправил я его.

— Да, особняки. Комфортабельные, с бассейнами, теннисными кортами и…

— Германия быстро залечивает нанесенные войной раны, — заметил Джордже.

— Да! И «мерседес» помогает. Мой дом, — продолжал Штраус, — находится на полпути между Штутгартом и Вангеном.

— Вы родились в Унтертиркхайме? — спросил я только для того, чтобы поддержать беседу.

— Нет. Унтертиркхайм — это новостройки, я же штутгартский старожил. А Розмари родилась в Вангене…

Из Славонского Брода мы отправились первыми — Джордже, Чедна и я — и первыми, как ни странно, прибыли в Новску. Джордже взглянул на меня с торжествующим видом и не смог удержаться от совета:

— Знаешь, ты все-таки не торопись менять «фичу»!

Я хотел выругаться, но приличия не позволяли, и я в поисках поддержки посмотрел на Чедну. Она загадочно улыбалась. Обычно, когда она вот так улыбалась, я знал, дело нечисто, и потому спросил:

— Может, у Штрауса опять что-нибудь с машиной?