Глубокие тайны Клиф-Хауса - Хельга Мидлтон
Все забыли про чай. Три пары глаз следили за каждым движением Стефани Батлер. Она же, расправив оборки юбки, проверила, красиво ли лежат на груди кисти бахромы, и продолжила:
– Иногда я пытаюсь вспомнить лицо того подонка, который регулярно трахал меня в тюрьме, но не могу. Сколько ни представляю его себе, столько вижу либо фотографию отца, либо морду того идиота Валентина. Тоже мне артист! Спасибо твоей бабушке, Эйлин. Она спасла меня от него.
– Как? Как она это сделала?
– Очень просто. Когда он меня избил, я не стала заявлять в полицию. Но Эйлин-старшая имела свои представления о добре и зле. По-моему, ее садовник однажды встретил подонка в темном проулке и как бы случайно сломал ему пару ребер. Удивительно, у Адама не было одного ребра, и он навсегда остался с Евой, а тут всего-то два сломанных – и бедняжечка Валентин, наоборот, избавил меня от своего присутствия.
– Понятно. Он что, такой горячий был или было за что пустить в ход кулаки? – не унималась Эйлин.
– Ха! «Горячий»! Да он вообще был лишен каких-либо чувств. Я думала, у нас с ним любовь, что он меня понимает. Дернул меня черт за язык признаться ему, что у меня сынок есть. Закинула удочку: мол, хорошо бы его из приюта забрать. Зажить семьей. А он вон как все повернул! Ему, видите ли, чужой спиногрыз даром не нужен был.
Она замолчала, явно ожидая слов сочувствия.
– Но все же в вашей жизни были и достойные мужчины. Эрик Батлер, например? – спросила Эйлин.
– Эрик?! Нашла о ком говорить! Да он же был повернутый на своей сестре. Ему в каждой женщине виделась она. Он, когда мы с ним бывали близки, в момент оргазма буквально орал: «Стефани-и-и-и». Вот я и решила – буду Стефани. А что? – Она снова замолчала. – Вы не подумайте, я не самка богомола. Мне не нужно убивать мужчин. Они и так для меня все мертвяки. Кроме одного. – Она перевела взгляд на Карла. – Мой единственный мужчина – это мой сын.
– Вы имеете в виду, что Карл – ваш биологический сын? – удивилась Эйлин.
– Ну да. А как же иначе? Ведь меня же и из тюрьмы выперли по УДО, чтобы я там, не дай бог, не родила. Не успела родить, как у меня его сразу служба социальной опеки забрала. Что они там могут опекать?! Ничего, кроме собственного шкурного интереса. Ведь затраты государства на институт расселения сирот по семьям – баснословные. Сунули мальчика в какую-то приемную семью, и всем хорошо. Бюрократам – зарплата, семье – субсидии, а ребенку что? Казенная видимость заботы! Нет уж. Родная мать пусть и в строгости, пусть без сюсюканий, но любит настоящей материнской любовью. С ней ничто не сравнится.
– То есть то, как ты меня гоняла, это и есть любовь? – Осипший голос Карла прозвучал как порыв ветра в сухих ветвях дерева.
Он вдруг вскочил на ноги, выбежал из гостиной.
Оливия сделала движение встать с дивана и последовать за ним, но Эйлин взглядом остановила ее.
Мисс Батлер как будто и не заметила выходки сына. Она повернулась к Оливии и продолжала, глядя ей в лицо:
– Не гоняла, а воспитывала настоящего мужчину.
– И как? Воспитали? – с ядовитой улыбкой спросила Оливия.
– Прям! Какой мужчина хочет стоять целый день у плиты?!
– Профессия – еще не показатель мужественности. Кстати, лучшие повара мира – мужчины, как, впрочем, и модельеры. И те и другие вносят в дело не только задачу – накормить и прикрыть наготу, но сделать и то и другое красивым.
– Про это ты – как там тебя, Мисс Пресса? – оборвала Стефани Оливию, – в своей газете пиши, а меня учить уму-разуму уже поздно. – Ее голос опять зазвенел стальными нотами.
Эйлин не вслушивалась в их разговор. «Биологический сын? Карл – мой кузен? Час от часу не легче!»
Она с трудом вернулась мыслями к гостям.
– Тетя Пенни-Надин-Стефани, уж и не знаю, как к вам обращаться. Как же вам с вашей биографией удалось оформить документы на усыновление?
– О, тут «спасибо» еще одному умному идиоту.
– Кого вы имеете в виду?
– Доктора. Кого ж еще! Он все не мог меня забыть. Плакал как ребенок, когда я снова в его жизни появилась. Всего-то он не знал, да ему и не обязательно было знать, но я ему покаялась, что, мол, так и так, есть у меня ребеночек. Хочу забрать. Усыновить. Обещала, что, если он поможет мне с ходатайством и прочими справками, я к нему вернусь. Он, как послушная собачка, все трюки выполнил. Все бумаги подписал. Ну, а дальше, как говорится, семейная жизнь не сложилась.
– То есть вы хотите сказать, что он знал, что Стефани Батлер и Надин Купер – один человек?
– Ну да.
– Зачем вам было еще раз менять имя? Красть у Эрика свидетельство о рождении Стефани?
– А кто бы юной преступнице Надин Купер ребенка на усыновление отдал?
– Вы же сами сказали, что доктор вас любил. Уверена – вы могли бы пожениться и подать на усыновление как семейная пара.
– Кто тебе сказал, что я хотела семью? Я хотела то, что это гребаное общество у меня украло. Почти насильно отобрало. Сына. Моего сына.
Эйлин положила ногу на ногу и скрестила руки на груди. Оливия, этот язык тела, напряглась.
– Зачем вы здесь, в Торки, остались? Не проще ли было уехать куда-нибудь, где вас никто не знал? Где за вами не тянулся бы шлейф ваших проделок?
– А он и не тянулся. Мне тоже, знаете ли, семьи хотелось, но по-другому. Родни, что ли. Все-таки у меня здесь как-никак сестра оставалась. И семейка у нее была не бедная.
– Помогали?
– А попробовали бы не помогать! Ты думаешь, что два скелета в шкафах нашлись – и все? Ремонт закончите и заживете как ни в чем не бывало? Сладко да гладко? Как бы не так!
– Минутку, вы что? И меня шантажировать собираетесь? – Эйлин, услышав угрозу, даже подалась вперед.
– Нет. На тебя у меня пока досье нету.
– А на остальных есть?
– А как же! И на папочку твоего, и на бабулю с ее любовничком.
– Нет! Это переходит все границы. Тетя! Угомонитесь или закон вас угомонит.
Мисс Батлер неожиданно легко встала из своего кресла:
– Ты меня законом-то не пугай. Пуганая я. За чай спасибо. – Она кивнула Оливии и снова посмотрела на Эйлин. – Веди себя хорошо, племянница. Я за тобой
