Постоянство хищника - Максим Шаттам
Она быстро попрощалась, затем прошлась по трем неинтересным свидетелям, но последний назвал ей адрес, где жил человек, который в детстве много лет дружил с одним из братьев Симановски.
По дороге подал голос телефон. Звонила школьная учительница, которой она оставила визитку.
– Я знала, что найду его! – торжествовала она. – Стихотворение, которое читал один из мальчиков! Я его нашла. Поднялась на чердак, где храню по экземпляру каждой книги, с которыми работала в школе. Бумаги на них пошло немало, хотя об этом никто не думает!
– Который из братьев?
– О, они были так похожи! Память меня подводит. Сами понимаете, с годами начинаешь все путать. У меня училось столько детей, что я не…
– Вы можете снять стихотворение на телефон и прислать мне на этот номер? – перебила Людивина, испугавшись, что конца воспоминаниям не будет. – Справитесь?
– Хотите, прочту его вам?
– Лучше сфотографируйте. Пусть останется документальное свидетельство.
– Это умно. А вы не знаете, куда деваются птицы после смерти?
– Что, простите?
Минуту спустя телефон завибрировал. Людивина прочла текст:
Грущу у камелька в иные вечера
О брошенном гнезде, где буйствуют ветра;
И взгляду предстает, как будто бы воочью,
Та птица, что в лесу замерзнет этой ночью, —
Студеная земля и небосвод стальной…
О, сколько гибнет птиц зимою ледяной!
Когда придет пора фиалковых букетов,
Мы все же не найдем их маленьких скелетов
В апрельской мураве средь вешнего тепла.
Поверим ли тогда, что птица умерла?
Вот откуда взялась одержимость Антони Симановски зловещими птичьими головами, которую он передал своим отпрыскам. Но это мало что давало.
Людивина позвонила в дверь Флориана Рейнара после трех часов дня, не очень надеясь застать, хотя знала, что работу он потерял.
Открыл светловолосый мужчина лет тридцати, с серьгой в ухе и с таким красным лицом, будто его замучила аллергия на воздух. Когда она показала ему жандармское удостоверение, он еще несколько секунд таращил глаза. Сложен он был неправильно, асимметрично: слишком длинная шея, обвисший овал лица, солома вместо волос, руки с выступающими суставами. Худой, высокий, нелепый человек.
– Мы можем поговорить? – с напором спросила она.
Флориан наконец впустил ее в свой маленький неопрятный дом. Повсюду барахло: рекламные проспекты, которые некуда девать, компакт-диски, собачьи игрушки, одежда, грязная посуда… То ли чулан, то ли свалка.
Флориан пригласил Людивину к поцарапанному, в пятнах, кухонному столу и молча налил ей кофе.
– Ну да, отлично помню этих Симановски. Особенно Фауста. Мы были дружбанами.
Даже голос у него был неопределенным, колебался между средним и высоким регистром.
– Фаустена? Каким он был?
– Каким-каким… Он был Симановски.
– То есть?
– Странненьким. Он редко гулял с нами, семья не позволяла. Сестры у него были гадюками. Двинутыми.
– Я слышала, они помыкали братьями. Это правда?
– Ну да, в общем… Старшая даже была…
Он замолчал, понимая, что сейчас скажет непристойность.
– Что она делала? – настаивала Людивина.
– Ну… Его легко было унизить. Не, я не буду пересказывать все это дерьмо. А еще она приставала к парням. Слава богу, я не купился ни разу.
– Фаустен был разговорчивым?
– Нет. Братья вообще мало разговаривали.
– А с девушками как они себя вели? Заигрывали?
– Нет, слишком уж были застенчивые. Фаустена с девушкой я никогда не видел.
– Из пяти братьев он был самым замкнутым?
Флориан задумался, почесал подбородок и взглянул в окно на пустынный сад.
– Все были довольно закрытыми. Но особенно Жан.
– Вы его хорошо знали?
– Мы пересекались.
– И какое впечатление он на вас производил?
– Не знаю. Он был какой-то… Отсутствующий. Все время листал журнал о серфинге.
– О серфинге? В горах или на море?
– На волнах. Кстати, это были не разные журналы, а все время один и тот же. Я минимум два года смотрел, как он сидит в углу и пялится на мятые страницы.
– Он хотел заниматься серфингом? Говорил что-нибудь?
– Он почти не разговаривал. Но думаю, да.
Людивина никогда не слышала о бушующих волнах в Конго, это требовалось проверить.
Внезапно она замерла.
Лакано. Рядом с Бордо.
Всемирно известное место для занятий серфингом.
– Знаете, что стало с Жаном? – спросила Людивина, не сообщая подробностей, чтобы не повлиять на ответ.
– Он свалил. Вроде в Африку. Сбежал, как только исполнилось восемнадцать. И не возвращался. Я слышал, он там умер.
– Неужели? И от кого слышали?
– Да так, просто слухи. Но я его понимаю. Учитывая его семейку, неудивительно, что он не возвращается, если нашел укромный уголок рая подальше от них…
Это и впрямь не лишено логики, подумала Людивина.
– А с Фаустеном почему перестали дружить?
– Да из-за сестер его. Эти бабы вечно стояли над душой. Им не нравилось, когда он общался с кем-то, кроме семьи. Заявляли, что с такой кучей братьев и сестер им не нужны друзья из чужаков.
Очень удобно, если хочешь контролировать детей. И не сомневаться, что они делают то, чему их учили.
Людивина положила визитку на кухонный стол рядом с чашкой, из которой не отпила ни глотка. У нее пока не было указания должности и номера телефона в ДПН, но служебный сотовый и электронная почта остались ей в наследство от ПО.
– Если что-то вспомните о семье Симановски, сразу звоните. Спасибо.
На улице Людивина позвонила Люси Торранс, чтобы сообщить о результате своих изысканий. Ничего осязаемого, ничего нового.
Той повезло не больше.
– Я не чувствую этого Жана, – не успокаивалась Людивина. – Что, если он сменил фамилию?
– Вы же понимаете, что я вчера вечером проверила в «Официальном бюллетене». Там нет записи о Симановски.
– Но публикация свежая. До изменения закона в этом году смена имени там не упоминалась.
Торранс молчала, и Людивина продолжила:
– Люси, он единственный брат, до которого мы не добрались. Он был фанатом серфинга. Поэтому мог поселиться недалеко от Бордо. Давайте хотя бы проверим.
– Ладно, передайте информацию коллегам из отдела расследований Бордо, вдруг что-то всплывет. Жан Симановски родился рядом с другой шахтой, в Жиструа. Я поеду туда, узнаю его гражданский статус. Если он запрашивал смену удостоверения личности, это будет указано.
– У Магали должны быть местные контакты. Если хотите…
– Нет, надоело возиться с устаревшими файлами. Поеду. Если поспешу, буду там через четыре часа. Заодно принюхаюсь. Там все началось, хочу потратить на это время. Продолжайте здесь, Людивина. Соберите пазл.
Та хотела поделиться еще одной догадкой – кое-что в словах Антони Симановски не давало ей покоя, – но Торранс уже отключилась, оставив коллегу наедине с сомнениями.
На этот раз Людивина
