Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл
Тонкая прибрежная тропинка волнообразно петляет по крутым хребтам. Иногда она на какое-то время уходит вглубь суши, после чего делает крюк и возвращается на край утеса. По этим едва заметным канавкам могут пройти безопасным путем над бескрайней пустотой лишь самые проворные копыта. Далеко внизу разбиваются на брызги и пенятся волны цвета кольчуги.
Во время путешествия сюда из туманной дали земля окажется безжизненной – не топчет траву пасущийся скот, не кричат возле гнезд в скалах птицы, не мечутся зайцы, не снуют мыши. Пеший путник может испытать благоговение, если устремит взор вверх, на купол пустого серого неба. Посмотрев на север и юг, он увидит, казалось бы, бесконечный ряд гористых мысов, рассекающих море подобно носам каменных кораблей.
Эта земля дикая, бесплодная на вид, открытая для хлестких порывов морского ветра. Когда вымотанный пройденными километрами путник на четвереньках карабкается на крутые склоны лишь затем, чтобы предпринять очередной тяжелый спуск, отзывающийся болью в ногах, он может почувствовать себя неуютно, незваным гостем в месте, казалось бы, лишенном всего живого. Возможно, его даже испугает отсутствие зданий, вышек сотовой связи или дорог. Проходы здесь то заболоченные, то каменистые, то скользкие и, кажется, стремятся столкнуть гостей с обрыва.
Сбившись с пути, легко заблудиться, заплутать, растеряться, быстро утомиться, испытать на себе зимний нрав этой земли. Возможно, мысли здесь затуманиваются светом – бесконечным спектром серого, от пепельно-белого у горизонта до стального в облаках, тянущихся непрерывными полосами и окрашивающих море в тусклый цвет олова.
Одинокий человек здесь крупинка. Слабая и шаткая фигура, неспособная устоять под натиском стихий. Мысли разлетаются во все стороны. Серая атмосфера вызывает сентиментальные переживания. Проведите на этих утесах достаточно времени, и голова в конце концов становится как деревянная, лишенная способности думать. Может, со временем останется лишь осознание собственного умаления, а затем и полного поглощения.
После убийственного, сдавливающего легкие подъема на холм, отличающегося кривыми силуэтами черных, окаймляющих его вершину деревьев, обнаруживаются свидетельства того, что раньше здесь бывали и другие люди, чье присутствие может вызвать у путника прилив оптимизма; сердечное тепло, сопровождающее перспективу человеческого общения в холодном, продуваемом ветрами месте.
Внизу, у подножия долины, расположено широкое кольцо из разноцветных палаток, бока которых беззвучно трепещут и колышутся на ветру. В центре нейлонового круга походных тентов, будто это повозки, охраняющие внутреннее пространство, аккуратно выложены из бледных камней двенадцать более маленьких колец. Сложно рассмотреть с такого расстояния, что находится внутри них, но это что-то тонкое и темное. Каменные круги напоминают ямы для костра. Но почему их двенадцать?
Третье кольцо, внешнее, едва видимое отсюда, представляет собой серию маленьких черных бугорков. Крошечный холмик возведен за каждой палаткой. Двенадцать черных бугорков, двенадцать палаток, двенадцать каменных кругов.
От дальней части пляжа кемпинг отделяет болото. Темная вода мерцает, будто между зарослями длинной белесой травы рассыпаны осколки стекла. У воды коричневатый оттенок, как у солодового пива. Внизу, между камышами и пушистыми соцветиями болотного тростника, не видно никакого движения. Лишь верхушки сухих стеблей слегка колышутся, напоминая толпы высоких худых людей с растрепанными волосами, на цыпочках расхаживающих по острым камням.
Пляж цвета холодных зубил в полуосвещенных мастерских. Лишь мокрые парики бурых водорослей, венчающие крупные валуны, вносят хоть какое-то тональное разнообразие. Словно на кинопленке, с которой удалены все зеленые и красные оттенки, берег приобрел меланхолическую тусклость.
Из заболоченной местности, через скалы, подобно больной змее, скользит тонкий пресноводный ручеек: с трудом прокладывающий себе путь, он заканчивает свое немыслимое путешествие здесь, среди пенных накатывающих волн. Одно лишь наблюдение за этой береговой линией наполняет разум воспоминаниями о запахах – морских отмелей, пахнущих рыбой луж со стоячей водой, колючих брызг, обжигающих кончик носа солью. Старой веревки. Мокрого камня. Сырости.
Путь, ведущий к пляжу, предполагает, что некий неимоверно сильный слепец с киркой в руках, чье лицо было перекошено гримасой, а бесцветные мраморные камушки глаз отливали сталью водной глади, когда-то прорубил ступени в склоне долины. И все же эти черные скользкие плиты, через неравные промежутки врезавшиеся в скалу, могли быть образованы обвалом горной породы, которая незаметно для посторонних ушей обрушивалась на берег.
Как ни странно, здесь тоже когда-то что-то добывали. В обоих концах пляжа, там, где скалистый берег встречается с болотом, словно пустые сторожки, чьи часовые не дежурили уже сотни лет, стоят две обращенные друг к другу печи для обжига извести. Приземистая и круглая, с небольшой дверцей, прорезанной спереди, дальняя добавляет пейзажу странной экзотики, подобно пережиткам цивилизации каменного века. Ее небольшая внутренняя камера почернела от копоти. Огонь, который там разводили, потух, хотя и не очень давно.
Спуск по крутому склону долины превращается в прыжки и карабканье по беспорядочно расположенным ступеням и вскоре открывает вид на то, чего не рассмотреть с вершины: по всему краю долины на равном расстоянии друг от друга растут деревья. Они напоминают сгоревших людей, которые почему-то все еще стоят прямо, с поднятыми руками и вытянутыми пальцами, обожженными до костей и суставов. И все же в этих пугалах угадывается какой-то древнегреческий порядок – система столбов или колонн, обозначающих границу, периметр.
Если взглянуть на них, стоя ближе ко дну долины и слушая бурление и шипение безжалостных волн, деревья на вершине начинают напоминать ворон на проволоке или даже воинов на лошадях, готовых с улюлюканьем устремиться вниз.
Перекошенная лестница заканчивается на песке рядом с ближайшей печью. Тщательно сложенная из камней, та источает теперь ощущение мавзолея. Почерневшее овальное горнило наводит на мысль о крематории, поскольку среди скопления жирного пепла видны обожженные кости. Хотя неясно, какому животному они принадлежали.
Кемпинг скрывают болотные камыши. Чтобы добраться до палаток, нужно двигаться по каменистой тропе вдоль тихого болотца. Из оврага доносится шорох – это сухие коричневые стебли шевелятся от ветра, дующего с моря. В конце концов тропа заканчивается, открывается дно долины, являя круги – маленькие черные бугорки, трепещущий нейлон палаток и каменные кольца.
Вблизи эти расположенные по внешнему кругу темные комочки выглядят непривлекательно. Они наполовину скрыты высокой травой, а то, что видно, треплет ветер. Но вскоре становится понятно, что эти фигуры – не камни или куски деревьев, а тела животных. Они лежат неподвижно, свернувшись калачиком.
Вытекшая на траву из первого кровь стала черной, как чернила, загустела и напоминает засохшую смолу. Устремленная в воздух длинная черная нога заканчивается маленьким копытцем,
