Бюро темных дел - Фуасье Эрик
– Нет уж, благодарю, – надменно отозвалась Аглаэ. – Я не из тех, кто раздает свои локоны на сувениры первым попавшимся франтам. – Она покосилась на «кисточку», приделанную к цепочке его карманных часов.
Хлыща это, однако, не смутило: отступать он не собирался, наоборот, шагнул к ней. От него приторно воняло гвоздикой и табаком. Аглаэ невольно попятилась в узкий тупик у себя за спиной. Хлыщ продолжал приближаться. Его улыбка из соблазнительной сделалась хищной, в сумерках блестели белые острые зубы. Аглаэ только сейчас поняла, что сделала ошибку, позволив оттеснить себя подальше от бульвара. Здесь, в этом темном тупике, незнакомец может наброситься на нее, и этого никто не заметит: даже если она закричит, ее вопли потонут в гомоне толпы.
– Ну-ну, цыпа, – самонадеянно осклабился сутенер, – знаешь же, как говорят: никогда не зарекайся. Если позволишь мне познакомиться с тобой поближе, уж можешь не сомневаться, потом ты сама с удовольствием отдашь мне нечто большее, чем парочка локонов, в залог своей страсти.
В этот момент у него за спиной прозвучал властный голос:
– Ты глухой? Не слышал, что тебе барышня сказала? По-моему, она ясно дала понять, что не заинтересована в знакомстве с тобой.
Плохой парень, чертыхнувшись сквозь зубы, резко развернулся, готовый дать отпор тому, кто решил ему помешать. Однако то, что он там увидел, немедленно охладило его воинственный пыл. На повороте с бульвара в тупик застыл пугающий силуэт. На первый взгляд казалось, что это обычный человек: элегантно одетый молодой мужчина, чей длинный черный плащ подчеркивает пугающую белизну лица. Но при внимательном рассмотрении становилось ясно, что это поразительно, почти нереально красивое мертвенно-бледное лицо и горящие ледяным пламенем глаза могут принадлежать только сверхъестественному существу. Словно сам архангел смерти спустился на землю, дабы собрать жатву заблудших душ.
И словно для того, чтобы усилить это впечатление, незнакомец сунул руку под полу плаща и бесстрастно произнес:
– Если ты не исчезнешь немедленно, я тебе кишки выпущу. Давай, решайся, но побыстрее. Очень уж я нетерпеливый.
Сутенер был слишком растерян, чтобы заметить, что этот страшный призрак, взявшийся неведомо откуда, едва держится на ногах. Девчонка ему, конечно, попалась хоть куда, но она не стоила того, чтобы ради нее связываться с самим дьяволом. В итоге хлыщ предпочел удалиться без лишних слов, на всякий случай подальше обойдя пугающую тень.
Едва сутенер исчез в толпе на бульваре, незнакомец застонал от боли, и рука, которую он держал под плащом, изображая, будто там есть оружие, безвольно повисла. Охваченный слабостью, он пошатнулся на грани обморока, и Аглаэ, только что узнавшая своего спасителя, бросилась к нему и подхватила под локоть, чтобы не дать упасть.
– Валантен! Боже! Что с вами стряслось?
Молодой инспектор привалился к ее плечу. По бледному лбу струился пот, у него явно был жар. Только беспримерное волевое усилие помогло ему ввести в заблуждение сутенера и обратить его в бегство. Но это лишило его последних сил. Когда Валантену удалось разлепить губы, голос его был едва слышен, и Аглаэ пришлось напрячь слух, чтобы различить обрывки фразы:
– …больно… очень… пуля в плече… помогите…
Девушка в панике оглянулась на служебный ход театра, который был совсем близко.
– Обопритесь на меня, я доведу вас до гримерок и попрошу кого-нибудь послать за доктором!
Глаза Валантена расширились, дрожащие пальцы вцепились в рукав актрисы, горячее дыхание обожгло ей шею:
– Нет… нель… нельзя… За мной… гонится… по… лиция… Надо… в надеж… ное место… Я должен… скрыться…
Он явно бредил, или же Аглаэ его неправильно поняла. Как такое может быть? Его, инспектора «Сюрте», преследует полиция? Это же нелепость какая-то! Но если, при всей абсурдности, это все-таки правда, в какую передрягу она попадет, если согласится ему помочь?..
Однако в умоляющих глазах Валантена было столько отчаяния, что Аглаэ не смогла отказать.
– Хорошо, – кивнула она. – Я снимаю комнату через два дома отсюда. Сможете туда дойти, опираясь на меня?
Валантен, кривясь от боли, закинул руку ей на плечи и медленно выпрямился.
– При… дется…
Через минуту они уже брели по бульвару Преступлений, крепко обнявшись. Большинство театров к этому времени закрылось, павильоны ярмарочных циркачей заперли ставни, и припозднившиеся гуляки начали разбредаться по домам в тусклом свете фонарей, между которыми сновал холодный ночной вечер, заставляя железные детали зловеще скрежетать.
Лишь немногие полуночники на бульваре могли заметить нетвердо державшуюся на ногах парочку, которая, пошатываясь, ковыляла, стараясь быть поближе к фасадам и подворотням. А те, кто ее замечал, не обращали особого внимания, думая, что какого-нибудь загулявшего пьяницу тащит домой его несчастная половина.
Глава 35, в которой Валантен решает пойти ва-банк
Пуля прошила его плечо насквозь между лопаткой и ключицей, не задев, к счастью, по пути ни костей, ни сухожилий и не застряв внутри. Единственной заботой было то, что вслед за пулей в рану могли попасть волокна одежды и вызвать воспаление. Нужно было обработать канал, чтобы предотвратить распространение инфекции.
В своей комнатушке Аглаэ уложила Валантена, пребывавшего в полуобморочном состоянии, на кровать и немедленно приступила к этой медицинской процедуре, насчет которой он успел ее кое-как проинструктировать по дороге. Девушка нагрела швейную иглу на огне масляной лампы и принялась аккуратно удалять из раны крошечные кусочки обгоревшей ткани, затем обильно полила края водкой – какой-то тайный воздыхатель однажды прислал ей бутылку, и та дождалась своего часа. После этого она соорудила повязку из разорванной на узкие полосы юбки и шелкового шарфа.
Во время всей этой процедуры Валантен лежал неподвижно с закрытыми глазами. Лишь невнятное бормотание и слабые стоны порой срывались с его губ и служили Аглаэ подтверждением, что он еще не впал в кому. Так или иначе, молодой человек потерял много крови и через четверть часа после того, как она его перевязала, погрузился в глубокий сон без сновидений.
Следующие двое суток лихорадка не утихала, долгие периоды сна сменялись краткосрочным беспокойным бодрствованием. Аглаэ, которая сказалась больной, чтобы оправдать свое внезапное отсутствие в театре и все свободное время посвятить уходу за раненым, в такие моменты успевала напоить его жаропонижающим отваром, но ничего не помогало. Она начинала корить себя за то, что, послушавшись Валантена, не вызвала врача, и уже собиралась бежать в больницу, когда на третий день температура у него наконец стала снижаться.
После полудня Валантен очнулся и смог проглотить целую тарелку бульона со свиным салом. Ему сразу сделалось лучше, тем не менее боль в плече, сильно отдававшаяся в спину, мешала собраться с мыслями и выработать линию дальнейшего поведения. Он сумел убедить своего ангела-хранителя, что врача звать все-таки нельзя, но, поскольку было ясно, что так просто лихорадка не пройдет, попросил девушку срочно отправиться в аптеку Пеллетье с запиской владельцу и принести оттуда корпию, камфорный уксус, а главное – лауданум[72], чтобы утолить его страдания.
Напоследок, когда Аглаэ уже выходила из комнаты, он ее предупредил: записку нужно передать лично Жозефу Пеллетье, только ему и никому другому, при этом аптекарь не преминет забросать ее вопросами и захочет выяснить, где находится Валантен, но она должна во что бы то ни стало сохранить это в тайне. На обратном пути ей также надо удостовериться, что за ней не следят.
Валантен, оставшись один, постарался мысленно восстановить всю хронологию событий последних дней, чтобы понять, каким образом вокруг него могла закрутиться такая кутерьма. Но в голове мутилось, перед глазами плыло, образы перед мысленным взором дробились, двоились, растворялись. Он снова чувствовал себя ребенком в лабиринте кривых зеркал, в окружении неосязаемых миражей и неуловимых теней. Портрет Клариссы Верн, освещенный пламенем свечи, пустой неподвижный взгляд виконта де Шампаньяка, недовольное лицо комиссара Фланшара, безжизненное тело приемного отца в антикварной лавке, блаженная улыбка на мертвом лице Люсьена Доверня в морге, железная клетка в погребе, тонущем во мраке… Когда эта круговерть наконец замедлилась, Валантен весь взмок от пота и чувствовал полное опустошение. В конце концов он перевернулся на другой бок, зарывшись в подушки. Он смертельно устал от борьбы, которую приходилось вести вслепую; устал от кошмарных снов, преследовавших его столько лет почти каждую ночь; устал от безумного мира, где волки ненасытны и негде спрятаться агнцам, преследуемым без передышки; устал от лжи, несправедливости и воспоминаний, выжигавших его изнутри. Устал от всего.
