Зов пустоты - Максим Шаттам
Он ударился об угол аптечки и про себя обругал ванную комнату, где такому гиганту, как он, было слишком тесно.
Летиция ждала его в коридоре, держа в руках пеструю серую толстовку с крупной надписью: «ПЛОХИШ».
– Держи. Та, что на тебе, не подходит к штанам.
Она хотела помириться. Сеньон знал ее лучше всех – это был ее способ сказать: «Видишь, я подошла к тебе, я забочусь о тебе, так что не сердись и тоже постарайся» или что-то еще более длинное и запутанное. Летиция никогда ничего не делала наспех, особенно когда речь шла о примирении.
– Я думал, красный с зеленым – хорошее сочетание, – признался Сеньон, стараясь говорить как можно мягче.
Летиция покачала головой:
– Ты прав. Оставайся следователем, там ты, во всяком случае, звезда.
Они молча смотрели друг на друга в полутьме коридора. Сеньон провел по ее лицу широкой ладонью. Она притянула его к себе.
Он очень любил жену и всем сердцем надеялся, что она не станет и дальше уговаривать его бросить работу. Ведь он сделает что угодно, лишь бы сохранить их счастье.
Сеньон пришел на работу последним: так происходило с тех пор, как он решил раз в два дня отвозить близнецов в школу. Точнее, он думал, что придет последним, пока не заметил, что Людивина в кабинете отсутствует.
– Лулунатора еще нет? – удивился он.
Так они называли ее за глаза – гибрид уменьшительного имени и Терминатора. Сама Людивина терпеть не могла это прозвище, полагая, что оно совсем не отражает суть, и умоляла придумать что-то другое, ну хоть поженственнее.
– Не-а. Мыши в пляс… – хмыкнул Гильем, копаясь в интернете с электронной сигаретой в руках.
– Ты уже перебрал все свои досье?
– Нет, морально готовлюсь к рабочему дню. Я уже сдох.
– Сколько у тебя сейчас?
– Человек десять, и все примерно подходят. По крайней мере, во время первого убийства все жили в парижском регионе, в Вексене или в Эре. То есть не на другом конце страны. А у тебя?
– Примерно столько же, двенадцать-тринадцать, но я еще не закончил.
Сеньон взглянул на стол Людивины и отметил, что коллега отобрала всего восемь человек, но стопка дел на разбор довольно высокая. Людивина продвигалась очень медленно: боялась упустить что-нибудь важное.
Четверть часа спустя в дверях показался Марк Таллек. Он растерянно оглядел временный кабинет.
– Вас нелегко найти, – сказал он и бросил Сеньону пакет с круассанами, который тот поймал на лету.
– Днем переезжаем обратно, – сообщил Гильем, протянув руку к пакету. – Спасибо, это так мило.
– Все остальные в казарме, составляют отчет, – добавил Сеньон.
Марк выглядел ужасно. Под красными глазами обозначились черные круги, а хипстерская небритость превратилась в неряшливую бородку.
– Я решил вас задобрить – простите, что так и не принес новостей. Просто с той субботы только сейчас заехал домой, помылся и переоделся. Людивина в казарме?
– Еще не приехала.
– Она не берет трубку. Обижается?
Сеньон покачал головой:
– Может, у нее будильник сломался. До чего вы докопались в Леваллуа?
– Задержали кучу народа, но все молчат. Зато мы разговорили пару мобильников и компьютеров. Пока связали с Каримом троих – мелкое хулиганье, не слишком умные. Они околачивались рядом с Фиссумом, все указывает на то, что они подумывали перейти черту.
– Стать радикалами?
– Это они уже сделали. Нет, я имею в виду, что они собирались действовать. Они искали информацию о том, как изготовить бомбу.
– И вы про них раньше не знали? – удивился Гильем.
– Знали, мы за ними присматривали из-за связи с Фиссумом. Они были из тех, за кем следили пристально. Похоже, нам повезло, что Карим решил действовать в одиночку.
– Он что, не посвятил их в свои планы? – поинтересовался Сеньон.
– Вероятнее всего. Он был самым чувствительным и параноидальным из них. Но самым решительным. Не смог пережить гибель своего драгоценного имама и обвинил государство в том, что это оно его убило. Судя по тому, что нам известно на сегодня, он единственный имел оружие. Стащил автомат у старшего брата, который торгует наркотой в Аржантёе.
– То есть вы взяли всю ячейку? И мы… в безопасности? – спросил Сеньон, думая о жене.
Поджав губы, Марк озабоченно оглядел Сеньона и Гильема.
– Те парни полные придурки, – наконец сказал он.
– Придурки, которые могли перебить кучу народа, – ответил Гильем, набив рот круассаном.
– Да, но есть и кое-что странное. Мы перехватили переписку. Фиссум играл с ними. Накачивал салафитской пропагандой, но в то же время велел ничего не делать и не высовываться.
– Кнут и пряник. Разве это не лучшая тактика манипулирования?
– Нет, тут что-то другое. Судя по тому, что нам удалось обнаружить, их присутствие чуть ли не смущало Фиссума. Главарь их группки даже уговаривал не рассказывать имаму об их планах, чтобы тот не попытался их разубедить.
– Но ведь Фиссум был идеологом, организатором? – вспомнил Сеньон. – Может, он ждал подходящего момента, достойной цели? А они казались ему бешеными псами… которых он не мог удержать.
Марк развел руками:
– Это нам и предстоит узнать. Ладно. Скажите Людивине, что я заходил, и передайте привет от меня. Я возвращаюсь в чистилище.
– Таллек! – позвал Сеньон, когда он уже был в дверях. – Как думаете, будут еще нападения?
Марк глубоко вздохнул и приподнял брови.
– Мы взяли не всех, в этом я уверен. Фиссум не был истинным вдохновителем, а дурачки, которые сидят у нас, не доросли как исполнители до уровня имама. Есть еще что-то, но я не понимаю, что именно, и от этого мне не по себе. Я уверен, что убийца, которого вы ищете, – это связующее звено, и он объяснит, что происходит.
С этими словами он вышел из кабинета.
Но через пятнадцать минут его имя высветилось на экране мобильника Сеньона.
– Она не отвечает на звонки, и ее нет дома, – сообщил Таллек. – У нее всегда распахнута калитка в сад?
Озадаченный серьезным тоном Марка, Сеньон пробормотал:
– Мм… Не знаю. Ее точно нет внутри?
– Я обошел дом, тут никого.
У Сеньона часто забилось сердце. От природы он был спокойным, не любил воображать невесть что, но события последних четырех дней сделали их всех немного параноиками. Он заметался, не зная, что сделать и что сказать, пока инстинкт не подбросил верные слова:
– Ясно, ждите, я еду.
37
Она боялась этого момента. Как могла оттягивала его, была готова пойти на любые сделки, лишь бы он никогда не настал, но понимала, что это неизбежно.
Она чувствовала себя скотиной, которую везут на бойню.
