Зов пустоты - Максим Шаттам
Но вот фургон остановился, двери сарая распахнулись, и она услышала, как мясники надевают фартуки и точат ножи.
Над головой открылась гробница.
– Выходи, – скомандовал бесцветный голос.
Людивина слегка ошалела от долгого заточения и страданий, ее слепил непривычно яркий свет, в голове все смешалось. Она едва сумела разогнуться – ноги не держали, колени саднило, ягодицы болели, спину свело. Она попыталась встать, но не сумела: мешали стянутые хомутом запястья.
Мужчина схватил ее за руку и рывком вытащил наружу. Он явно силен, отметила она.
Он швырнул ее на холодный бетонный пол.
Из могилы она выбралась, но никогда не была так близка к смерти.
Боль в желудке возобновилась, по внутренностям словно плеснуло огнем, и это ощущение вернуло ей рассудок.
Подвал. Он держит ее в подвале, тут пахнет сыростью.
Органы чувств мгновенно привыкли к новым условиям. Зрение прояснилось, хотя свет и казался слишком ярким после многих часов во тьме. Сколько времени она там провела? Пятнадцать, двадцать часов?
Она увидела небольшое помещение. Стены в темных пятнах там, где облупилась краска. Вентиляционное отверстие заткнуто тряпками и минеральной ватой.
Чтобы приглушить звуки… крики.
Никакой мебели. Ее тюрьма представляла собой крошечную яму под бетонным полом, куда можно было попасть через армированный люк. Сколько времени можно прожить в такой дыре?
Тогда Людивина повернула голову и увидела в противоположном углу грязный матрас. Накрытый прозрачной пластиковой пленкой.
Сердце у нее забилось. Она знала, что все случится здесь. Пленка была чистой, новой.
Это для меня…
Глаза наполнились слезами.
Горло перехватило, когда она заметила пластмассовый короб вроде тех, что используют рыбаки, а рядом с ним – три бутылки отбеливателя.
Вверх по пищеводу рванула горячая кислая волна.
Она заметила хомуты, висящие на гвозде возле матраса, еще не застегнутые, готовые к использованию.
Мужчина отскочил, уворачиваясь от струи желчи, и вскрикнул от омерзения. Обессилевшая Людивина повалилась на пол, стараясь не потерять сознание.
Весь обтянутый кожей, мужчина кружил над ней, пытаясь подступиться. Он голый, вдруг осознала она, и это вызвало очередной прилив кислоты к слабым стенкам желудка. Она застонала.
– Ползи, – скомандовал он, указывая на матрас.
Людивина покачала головой, как собака, которая не хочет слушаться хозяина, ведь то, чего от нее требуют, куда страшнее побоев.
Мужчина встряхнул электрошокером:
– Ползи, не то поджарю тебе киску.
Эти слова ударили ее током. Осознав, что ее ждет, представляя, как именно он станет ее мучить, насиловать, как резко затянет на горле хомуты, чтобы задушить, чтобы смотреть, как она корчится в судорогах, Людивина взяла себя в руки, забыв про изнурение и страх.
Собрать как можно больше информации.
Это единственное, что ей оставалось.
Чтобы выиграть несколько секунд, она перекатилась по полу и поднялась на колени, изображая ужасное страдание, – точнее, изображать ничего не пришлось. Онемение стало проходить, и в конечностях завибрировали мурашки.
Помещение было первым из трех смежных.
В соседней комнате виднелся силовой тренажер, в третьей гудел бойлер.
Лестница наверх там, в самом конце.
Для нее эта лестница была на другом краю вселенной. Пришлось бы ползти, катиться, спотыкаться целую вечность, чтобы увидеть ее хоть краем глаза. Невозможно. Он настигнет ее раньше, чем она доберется до тренажера. Все годы занятий боевыми искусствами сейчас не помогут. Она едва может встать, не говоря уже о том, чтобы удержаться на ногах, а он стоит прямо над ней, словно хищник, готовый броситься на добычу.
Людивина посмотрела на него, на обнаженное тело, вид которого вселял в нее ужас.
От изумления ее едва снова не вырвало.
Она его знала.
Точнее, где-то уже видела его лицо, но не могла вспомнить, при каких обстоятельствах.
Сухощавый. Впалые щеки, широкие темные брови, подчеркивающие ястребиный, безжалостный взгляд. Бритый череп. Незаметная ниточка губ. Из-за сурового вида казалось, что ему лет тридцать пять, но Людивина решила, что на самом деле он чуть моложе. Длинные, жилистые руки, тонкие полосы мышц тянутся вдоль всего скелета, словно прочные эластичные ленты. Он не то чтобы был накачан, скорее носил панцирь, который помогал ему выполнять задания, униформу, которую без устали подлатывал на силовом тренажере в соседней комнате. Его тело должно было овладевать, сражать, подчинять.
Машина для убийства.
– Давай! – рявкнул он. – Ползи! Скажешь то, что говорила ночью. Хочу еще раз это слышать.
Ночью.
По краям минеральной ваты, закрывавшей отдушину, пробивался свет. Был день. Прошло не более суток, это точно, а значит, ей пришлось бороться за свою жизнь в ту же ночь, когда он ее похитил.
Он хотел сразу же взяться за меня… он был слишком возбужден и не мог сдержаться, несмотря на усталость… но всего того, что я ему сказала… хватило… до сих пор.
До утра после похищения. Самое позднее – до полудня, оценила она.
Слишком рано ждать помощи. Друзья, возможно, еще даже не заметили, что она исчезла.
На них никакой надежды нет.
Она умрет в этом грязном подвале.
Если ничего не придумает. Ей остается надеяться только на себя.
– Я… с вами… поговорю, – вымучила она, хотя в горле пересохло от жажды и ужаса.
– Заткнись! Будешь говорить, когда я велю! Иди на матрас.
Людивина знала, что в тот миг, когда ее колени коснутся матраса, решится ее судьба. Он окажется в своей зоне комфорта, запустится его фантазия, а фантазия эта настолько мощная, что унесет Людивину, как цунами – щепку. Что бы она ни делала, ничего не поможет.
Выиграй время!
Она притворилась, что у нее кончились силы, и рухнула на холодный бетон.
Ищи дверь. Вход в его сознание. Завяжи разговор.
Это должно быть что-то не связанное с его желанием: он ее видит, так что нельзя использовать ночную стратегию. Иначе он ее сразу убьет.
А другие слабости? В чем они? Вспоминай все, что о нем знаешь! Найди долбаный вход!
Он пнул ее по ребрам. Людивина подавила крик. Не дать ему этого удовольствия.
– Скорее! – разозлился он.
Она медленно оперлась на один локоть, затем на другой. Каждое движение давало ей отсрочку, дарило еще один шанс отыскать слабину, которая была ей так нужна.
– Я просто хочу помолиться в последний раз, – вдруг сказала она. – Всего раз…
Он пощелкал языком в знак того, что об этом не может быть речи, и ногой указал на матрас.
– Прошу вас… скажите… где юго-восток. Я хочу помолиться…
Повисло молчание. Полное отсутствие звуков. Оба на миг перестали дышать.
– Ты мусульманка? – спросил он.
Тон слегка изменился. В нем слышалось сомнение.
Людивина не ответила.
Вот она, слабина. Противоречие
