999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук
Рыбников вздохнул и участливо добавил:
— Ежели по-хорошему, то его бы в приличный госпиталь положить подлечиться малость, а потом в санаторий отправить на реабилитацию. — Тут он развел руками, мол, сам понимай, господин-товарищ-барин, подобное мы можем только в кино видеть, причем в американском, — реабилитация, психологи и прочая хренотень.
Теперь-то Яровой понял, с чего вдруг следователь Оськин так возненавидел Седого. Кто-то весьма грамотный сработал почти ювелирно, представив Крымова как гонца, который командирован столичными мафиози в Воронцово, чтобы наладить здесь сбыт высококачественной наркоты. Впрочем, Оськин Оськиным, а надо было поставить в известность Крымова относительно тех новых данных, что нарыл по Драге и Жомбе Рыбников.
Встретились уже поздним вечером, в том же скверике, что и раньше, и после недолгого раздумья Крымов сказал, словно припечатал: «Жомба всего лишь исполнитель, и его пока что не трогать! Необходимо, чтобы он самолично вывел на Драгу, а возможно, что и на более серьезных людей».
К тому же непонятной оставалась роль Гришки Цухло в этом пасьянсе, а ведь его группировка могла дать фору золотоношам того же Кудлача или Дутого. Этим же вечером Крымов созвонился с Бондаренко и, уточнив, в каком состоянии находится Гусак, попросил организовать с ним встречу.
Глава 29
Проанализировав отчет группы наружного наблюдения, которая вела Седого, а также изучив его телефонные разговоры с мэрией и воронцовскими бизнесменами, Пазгалов пришел к выводу, что этого жучилу, который если и был причастен к убийству Лютого, во что старший лейтенант уже мало верил, то его голыми руками, не имея весомой доказательной базы, все равно не возьмешь, и Олег, не выпуская из поля зрения Седого, переключился на оптовиков, которых ему срисовал Оськин.
За те двое суток, в течение которых наружка вела Седого, пытаясь выявить его связи в воронцовском криминальном мире, чего, правда, так и не удалось сделать, вторая группа умудрилась не только «поводить на поводке» четырех оптовиков-героинщиков, что довольно плотно осели в пригодном селе Лепешки, но и отснять на видеокамеру их контакты с более мелкими торгашами, не говоря уж о результатах «прослушки».
Три раза в день — утром, вместо обеда и на вечерней оперативке — Пазгалов требовал с оперов доказательства того, «что они не зря проедают народные деньги». И как только видеозаписи, а вместе с ними и фотографии оптовиков оказались в его руках, он тут же помчался к Уманцевой, прихватив с собой на всякий случай и аппаратуру. Можно было, конечно, привезти старушку в управление, но зная психологию своих земляков и то, как они теряются в официальной обстановке, решил не рисковать.
Галина Гавриловна отправила скептически настроенного деда в хлев к буренке и только после этого, вытерев о передник руки, взялась за выложенные на чистенькой скатерти фотографии. Пробежалась по ним глазами, нацепив на нос перемотанные черными нитками очки, после чего подолгу всматривалась в каждое лицо в отдельности, а у наблюдавшего за ней Пазгалова в тоскливом предчувствии сжималось сердце.
Неужто облом и действительно прав Оськин, упорно стоявший на том, что Серова заказал Кудлач, а исполнитель все тот же Седой?
«Ну же, ну!» — мысленно молил он Уманцеву, уже ругая себя за то, что доверился этой старушке. И ведь прав, опять же, был все тот же Оськин, когда утверждал, что на рассвете все кошки серы. И когда Уманцева утверждала, что видела на крыльце своего соседа «то ли чечена, то ли азербайджанца», она, даже сама того не подозревая, выдавала желаемое за действительное. Как удалось выяснить, Серова действительно навещали порой торговцы с рынка, и тем утром, когда он был заживо сожжен в сарае, в зрительном восприятии Уманцевой почему-то зафиксировался именно этот образ. Среднего роста мужик явно неславянской внешности. Да и то, что изо дня в день показывали по телевизору в тех же «Новостях», видимо, способствовало созданию этого образа. На улочке, где некогда обустроился в добротном доме Серов, ни для кого не было секретом, что бывший зэк не только попивает, но и дурь потребляет, а наркоту, как известно, можно добыть только на рынке, где торгуют «лица кавказской национальности» да узбеки с таджиками.
Уманцева, между тем, еще раз перебрала фотографии оптовиков, перемешанные с теми, кто брал у них товар, вздохнула и подняла на совсем еще молоденького, по ее меркам, опера глаза, в которых читалась вина.
— Прости, сынок, но… — И она столь же виновато развела натруженными руками.
— Ничего, случается, — заставил себя выдавить на лице некое подобие доброжелательной улыбки Пазгалов, собирая в кучу фотографии. Сдвинул их на край стола и уже безо всякой надежды на успех произнес негромко: — Может, я вам маленькое кино прокручу? Это оперативная съемка. Может, там кого признаете?
Он поставил на стол портативный телевизор, воткнул шнур в розетку…
Реакция Уманцевой последовала сразу же, как только на экране пошел эпизод с Кулаевым. Она сдвинула старенький стул, на котором сидела, и подалась к экрану. Этот был тот момент, когда Кулаев выходил из магазина. На экране промелькнуло еще несколько кадров, и в тот момент, когда он садился в поджидавший его «Опель», старушка резко качнулась, приподнимаясь, и ткнула рукой в направлении экрана.
— Вот! Вот же он! Тот самый… я сразу признала его.
Остановив кадр, на котором замер Кулаев, Пазгалов недоверчиво посмотрел на явно возбужденную Уманцеву.
— Вы уверены в этом?
Судя по всему, хозяйка дома уже пришла в себя и согласно мотнула головой:
— Уверена. Да и чего ж я, дура, что ли, слепая, сынок? — слегка обиделась старушка. — Он и есть тот самый, которого в то утро я на соседском крыльце видела. И еще… — Она неожиданно замолчала, словно засомневалась в чем-то, и негромко попросила: — А покажи-ка мне его еще разок.
Боясь вспугнуть удачу, Пазгалов еще раз прокрутил оперативную видеозапись и спросил, словно выдохнул:
— Ну?
— Он самый и есть.
— А чего ж вы тогда сразу не сказали? — И он сунул ей в руки увеличенную фотографию все того же Кулаева, которую Уманцева незадолго до этого отложила в сторону, даже не споткнувшись на ней взглядом.
Галина Гавриловна обидчиво, чисто по-стариковски поджала и без того тонкие, почти бесцветные губы, прошлась глазами сначала по фотографии, которую все еще держала в руках, потом по изображению на экране телевизора и произнесла:
— Так разве ж на этом признаешь живого человека, милок? А вот там, в телевизоре, это да.
Пазгалов молча смотрел на хозяйку дома; ничего подобного он раньше не слышал. Наконец догадался спросить:
— А что,
