Искатель,1994 №2 - Дональд Уэстлейк
— И часто он отсутствует в столь поздний час?
— Частенько.
Когда же он изволит возвращаться?
Перед рассветом.
У капитана вырвалось немецкое ругательство. Все хлопоты оказались пустыми, хотя этого и можно было ожидать. Слуга скорее всего говорит правду. Надо тем не менее удостовериться в этом и обыскать дом.
Оставив посты у парадного и черного входов, капитан в сержантом пошли по замку, толкая перед собой смертельно перепуганного дворецкого; пламя свечи, которую тот держал в дрожащей руке, порождало странные мечущиеся тени на старинных гобеленах и пересеченных дубовыми балками потолках. Пруссаки обыскали весь замок — от гигантской вымощенной камнем кухни внизу до расположенного на втором этаже обеденного зала с его хорами для музыкантов и почерневшими от времени деревянными панелями, — но нигде не встретили ни единой живой души, кроме Мари — престарелой жены дворецкого, которую они подняли с постели на мансарде; другой прислуги граф, по-видимому, но держал, а следов присутствия в замке его самого пруссаки так и не обнаружили.
Не скоро, однако, капитан Баумгартен окончательно уверился, что графа нет. Обыскивать замок было занятием не из легких. Множество извилистых коридоров соединялись между собой узенькими лестничками, по которым мог с трудом протиснуться лишь один человек, толстые внутренние стены полностью изолировали одно помещение от другого, не пропуская ни звука, а толщина внешних стен, в которых были утоплены окошки, достигала почти двух метров. Напрасно капитан Баумгартен топал сапогами по каменным плитам, отворачивал портьеры, простукивал стены рукояткой сабли. Если в замке и были тайники, наити их капитану не посчастливилось.
— Я вот что решил, — наконец сказал он сержанту по-немецки. — Приставь к этому типу охрану и проследи чтобы он никому ничего не смог сообщить.
— Слушаюсь.
— Потом устрой засады у парадного и черного входов. исключено, что к рассвету наша птичка вернется в свое гнездышко.
— Как распорядиться. в отношении солдат?
— Пусть ужинают на кухне. Этот малый даст им вина ж мяса. В такую непогоду здесь нам будет куда уютнее, чем на Проселочной дороге.
— Сами-то вы где расположитесь?
— Я, пожалуй, поужинаю здесь, в обеденном зале. В намине приготовлены дрова, его можно затопить. В случае тревоги позовешь меня. Эй, дворецкий, что можешь принести мне на ужин?
— Увы, сударь, в прежние времена я бы ответил: «Чего только пожелаете», — но сейчас могу вам подать лишь бутылку молодого кларета и холодную курицу.
— Прекрасно. Приставь к дворецкому стражу, сержант, и пусть он постоянно чувствует на своей спине острие штыка, чтобы ему не вздумалось вдруг шутить с нами шутки.
Квартировать у неприятеля было для капитана не внове; старый вояка, он освоил это нехитрое искусство еще в восточных провинциях[5] и в Богемии[6]. Пока дворецкий подавал ужин, капитан готовился поудобнее провести ночевку. Он зажег десять свечей в канделябре посреди стола. Дрова уже весело потрескивали в камине, откуда в зал время от времени врывались клубы синего едкого дыма. Капитан подошел к окну. Тучи снова заволокли луну, шел сильный дождь, шум непогоды не могли заглушить даже толстые стены замка, в темноте неясно угадывались очертания деревьев, клонимых ветром в одну сторону. Непогода снаружи придавала особую прелесть помещению, в котором расположился капитан, и принесенным слугой курице с бутылкой вина. После продолжительного марша капитан ощущал усталость и голод; он снял саблю, каску и пояс, на котором висел револьвер в кобуре, и бросил все это на табурет, а сам приступил к ужину. Закончив есть, он со стаканом вина в руке и сигарой в зубах откинулся на спинку кресла и огляделся.
Было освещено лишь небольшое пространство вокруг канделябра, пламя свечей отражалось на серебряных погонах, озаряло терракотовое лицо, кустистые брови и желтые усы капитана. За пределами этого освещенного круга все в старинном зале казалось неясным и призрачным.
Две стены зала были обшиты деревянными панелями, а две — увешаны выцветшими старинными гобеленами, на которых еще угадывались всадники, стремительно скачущие за убегающими оленями. Над камином располагались ряды геральдических щитов с фамильными гербами рода Шато-Нуар; на каждом из щитов — роковой андреевский крест.
Напротив камина висели четыре портрета прежних владельцев черного замка — обладателей орлиных носов и тонких аристократических черт. Лица на портретах настолько походили друг на друга, что крестоносца от участника Фронды можно было отличить лишь по платью.
Развалясь в кресле и созерцая эти портреты сквозь клубы сигарного дыма, отяжелевший от еды капитан Баумгартен принялся размышлять о превратностях судьбы, заставивших его, уроженца балтийского побережья, очутиться в родовом гнезде нормандских вождей.
Жар очага разморил прусского вояку, веки у него начали слипаться, подбородок постепенно опустился на грудь, и отражения язычков пламени заблестели на лысом темени капитана.
Внезапно какой-то негромкий звук заставил пруссака вскочить на ноги. Сперва его полусонному сознанию почудилось, будто из картинной рамы со стены в зал сошел один из прежних владельцев замка: возле стола на расстоянии вытянутой руки от себя он увидел великана, стоящего безмолвно и неподвижно, без каких-либо признаков жизни, кроме свирепого взгляда сверкающих глаз. Человек этот имел черные волосы, смугловатую кожу, черную клинообразную бороду и большой орлиный нос, к которому, казалось, стремились сойтись все прочие линии его лица. Щеки у него были сморщены, точно прошлогоднее яблоко, но размах плеч и сложенные на широченной груди жилистые ручищи свидетельствовали о неподвластной возрасту могучей силе гиганта, на губах которого застыла усмешка.
— Бога ради, не утруждайте себя напрасными поисками вашего оружия, — произнес он, заметив, что капитан бросил взгляд на табурет, с которого исчезли оставленные там револьвер и сабля. — Вы проявили, если позволите так выразиться, некоторую беспечность, расположившись, как дома, в замке, стены которого изобилуют потайными проходами. Чтобы позабавить вас, сообщу: за вашей трапезой наблюдали сорок человек. Эй, так не пойдет!..
Последняя реплика была вызвана тем, что капитан Баумгартен, сжав кулаки, сделал шаг вперед. Великан, правой рукой направив на него револьвер, левой толкнул пруссака с такой силой, что тот упал в кресло.
— Сделайте милость, не покидайте своего места, — сказал француз. — Вам не о чем больше беспокоиться — а ваших солдатах мы уже позаботились. Вы ничего не услышали, потому что эти каменные полы удивительно хорошо приглушают все исходящие снизу звуки. Теперь вам некем командовать и остается думать лишь о себе. Могу ли я узнать ваше имя?
— Двадцать четвертого Позенского полка капитан Баумгартен.
Вы превосходно говорите по-французски, капитан, хотя, подобно большинству ваших соотечественников, имеете склонность выговаривать «б» вместо «п». Забавно слышать, когда немцы кричат «бощадите меня!». Догадываетесь, вероятно, кто к вам
