Последнее испытание - Туроу Скотт
Нетрудно заметить, что, вероятно, по этой причине доктор Хох напряжена гораздо больше, чем все свидетели, выступавшие на процессе до нее. Более того, это сразу же бросается в глаза. Она крепко стискивает деревянные перила свидетельской кафедры обеими руками, словно в шторм стоит у борта корабля и опасается, что ее вот-вот смоет волной в море. По-английски она говорит с некоторым трудом, и к тому же с сильным акцентом. На лице у нее очки с большими круглыми линзами. Всякий раз, когда ей задают вопрос, она склоняет голову к плечу. Видно, что ей приходится прикладывать определенные усилия, чтобы понять, что именно у нее хотят узнать. Но, когда ей кажется, что она уловила смысл вопроса, отвечать она начинает сразу же, без всякой задержки. Ее беседа с Фелдом немного напоминает викторину, в которой главная задача приглашенного участника – угадать, что сказал его собеседник. Правда, временами она начинает говорить даже раньше, чем требуется. Однако Фелд терпелив – в таких случаях он всякий раз просит свидетельницу дослушать его до конца.
Хотя Стерн, как правило, предпочитает не признаваться в этом, он уже давно пришел к выводу, что нисколько не жалеет о том, что большую часть жизни общался с преступниками, и, более того, рад этому. Он научился получать какое-то странное эстетическое удовольствие, имея дело с плутами и хитрецами, нередко поражавшими его своим острым умом, изобретательностью и умением эксплуатировать человеческие слабости. Фигуранты уголовных дел, которые ему доводилось вести в суде, очень часто демонстрировали такое сочетание креативности и наглости, что Стерн только рот раскрывал от изумления. Нередко он тайно восхищался ими, понимая, что ему самому никогда не хватило бы смелости попытаться провернуть что-то, хотя бы отдаленно напоминавшее их «подвиги». В деле «США против Пафко» подобные эмоции у него вызывает звонок Кирила Венди Хох.
Между тем доктор Хох излагает суду свою версию. По ее словам, ее задача состояла в том, чтобы время от времени проверять базу данных, дабы убедиться, что данные клинических испытаний заносятся в нее корректно. Осуществляя очередную проверку летом 2016 года, она обратила внимание на то, что в последние месяцы был зафиксирован всплеск внезапных смертей пациентов. Поскольку тестирование проводилось двойным слепым методом, доктор Хох не знала, идет ли речь о смертях больных, принимающих «Джи-Ливиа», или же тех, кого лечили другими препаратами. Тем не менее она в конечном итоге решила, что должна в любом случае проинформировать представителя компании «ПТ», с которым регулярно контактировала, доктора Танакаву – он был правой рукой Лепа. Венди позвонила ему 14 сентября 2016 года, то есть телефонный разговор между ними состоялся более трех лет назад. На той же неделе, примерно в половину десятого утра 16 сентября по времени Тайваня – в США, а именно в округе Киндл, часы в этот момент показывали половину восьмого вечера предыдущего дня, – Венди находилась в своем кабинете. Вдруг у нее на столе зазвонил телефон. Человек на другом конце провода представился как доктор Кирил Пафко. Он сказал, что ее звонок доктору Танакаве почему-то вызвал странную реакцию компьютерных систем безопасности – они расшифровали коды данных и сами данные, связанные с инцидентами, которые привлекли ее внимание. В результате эти системы сразу же определили, что данные, которые были квалифицированы как случаи внезапной смерти пациентов, на самом деле представляли собой результат какого-то программного сбоя. После беседы с компьютерными экспертами и медиками, сообщил далее Пафко, стало ясно, что пациенты, которых записали во внезапно умершие, просто ранее отозвали свое согласие на участие в эксперименте. По словам многих специалистов, случаи, когда пациенты прекращают свое участие в тестировании лекарств, – совершенно обычное дело. Некоторые люди, к примеру, не выдерживают таких побочных эффектов, как, скажем, тошнота. Другие нарушают условия проведения эксперимента – это означает, что они не являются на прием к медикам или не реагируют на попытки связаться с ними по телефону либо через интернет.
– Что Пафко попросил вас предпринять в этой ситуации? – спрашивает Фелд.
– Скорректировать базу данных, – говорит доктор Хох.
– И вы сделали это?
– А почему бы нет? – отвечает вопросом на вопрос Венди Хох. – Он сказал: они все проверили. Так и было, наверное. Доктор Пафко как-никак получал Нобелевскую премию.
Стерн, делающий пометки в своем желтом блокноте, с горечью улыбается. Поначалу Мозес и Фелд возражали против упоминаний в ходе процесса того факта, что Кирил является нобелевским лауреатом, но теперь они, похоже, только рады. Доктор Робб, вероятно, не случайно намекнула во вторник, что именно по той причине, что Кирилу в свое время присудили Нобелевскую премию в области медицины, доверие УКПМ к компании «ПТ» было фактически безграничным.
Доктор Хох, однако, ни слова не говорит о том, что серьезные клинические исследования для «Глоубал Интернэшнл» являются важным источником доходов. А это значит, что компания весьма заинтересована в том, чтобы заказчик тестирования, а именно изготовитель того или иного фармацевтического препарата, удовольствовался результатами опытов. Каковы бы ни были причины внесения изменений в базу данных, Венди Хох их произвела, не прерывая телефонного разговора с Кирилом, после чего отправила в группу контроля качества уведомление, что коррективы связаны с компьютерным сбоем. Как поясняет доктор Хох, ей как специалисту по статистике программный сбой показался куда более разумным объяснением случившегося. Ей просто трудно было поверить в то, что 6 процентов пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», внезапно умерли в течение нескольких месяцев, хотя до этого в течение года чувствовали себя хорошо.
Вне всяких сомнений, показания Венди Хох на данный момент являются для Кирила наихудшими из всех, которые уже прозвучали в зале суда. Соответственно, они усложнят дело для Стерна, чей клиент, Кирил Пафко, заявляет о своей невиновности. Марта, которая приложила немало усилий, чтобы реконструировать вероятный ход произошедшего, уверена: звонок Кирила к Венди Хох был последней отчаянной попыткой не допустить аннулирования уже полученных результатов клинических испытаний «Джи-Ливиа» и избежать необходимости все начинать сначала. Раз попытка оказалась удачной, теперь бессмысленно рассуждать о том, какой была вероятность, что трюк удастся – Кирил своего до-бился.
Стерн начинает перекрестный допрос, сидя в своем кресле в ложе защиты – в надежде, что так он не покажется доктору Хох чересчур враждебно настроенным.
– Итак, доктор Хох, вы утверждаете, что разговаривали по телефону с доктором Пафко?
– Да, мы говорили.
– А сколько раз вообще вам доводилось разговаривать с доктором Кирилом Пафко?
– О, ни разу. Никогда, никогда. Я очень волновалась. Доктор Пафко – большой человек.
– Значит, вы не могли узнать его голос, поскольку до этого никогда с ним не общались?
– Нет, нет. Но это был очень волнующий момент. Представляете: мне звонит лауреат Нобелевской премии.
– А не могли бы вы вспомнить как можно точнее, доктор Хох, что именно он сказал, когда звонил вам?
– Ну он сказал: «Это доктор Пафко. Привет. Нам надо поговорить». Что-то в этом роде.
– А человек из компании «ПТ», с которым вы обычно контактируете, – это доктор Танакава?
– Да, да.
– А с другими сотрудниками «ПТ» вам приходилось общаться?
– В основном по электронной почте, да. Телефон неудобно. На Тайване три часа дня, в «ПТ» час ночи. Звонки – не лучший вариант. И для меня так легче. Я по-английски пишу намного лучше, чем говорю.
Рассказ доктора Хох о том, как ее телефонный собеседник начал разговор, работает на версию, что ей звонил Леп. Но тут есть две проблемы. Во-первых, Стерн прекрасно помнит о договоренности между Донателлой и Кирилом по поводу Лепа. Более того, старый адвокат знает, что следующим вещественным доказательством, представленным обвинением, будут данные биллинга, где зафиксирован звонок из офиса Кирила на Тайвань и последовавший двадцатиминутный раз-говор.
