Последнее испытание - Туроу Скотт
– Какой с меня спрос – я ведь всего-навсего выживший из ума старик, – шепотом отвечает Стерн дочери.
19. Как можно получить Нобелевскую премию
Стерн и Марта считают, что идея предоставления Кирилу возможности давать свидетельские показания в свою защиту станет прелюдией к катастрофе. Все попытки подсудимого отрицать свою вину будут выглядеть по-идиотски. Например, Кирил не хочет изложить несколько иную, нежели та, которую присяжные уже слышали, версию разговора с Венди Хох. Вместо этого он, несмотря на имеющиеся данные биллинга звонков с его офисного телефона, продолжает утверждать, что вообще никогда не разговаривал с доктором Хох.
Тем не менее свидетельствовать в свою пользу – неотъемлемое право обвиняемого в уголовном процессе. Собственно, общепринятая практика рассмотрения дел в федеральных судах состоит в том, что, если обвиняемый, как говорят юристы, решит «не вставать», он должен под протокол заявить судье, что добровольно отказывается от предоставляемой ему конституцией возможности изложить суду свою версию случившегося. Ясно, что в нынешнем морально-психологическом состоянии Кирил в ходе обязательной беседы с судьей наверняка не выдержит и скажет, что его адвокаты выкрутили ему руки.
Учитывая все это, Стерн и Марта договорились, что лучшим способом удержать Кирила от выступления со свидетельской кафедры будет надавить на его самолюбие. В деле о мошенничестве подсудимый всегда может предъявить аргументы, свидетельствующие о его безукоризненной репутации, кристальной честности и приверженности высоким моральным принципам. Скажем, если бы в суде появились несколько выдающихся ученых и заявили, что доктор Пафко, которого они хорошо знают, никогда и ни за что не совершил бы того, что ему инкриминируют, было бы значительно легче убедить Кирила, что его аргументы в собственную защиту излишни.
Для реализации этого плана нет лучших кандидатов, чем двое медиков-исследователей, которые почти тридцать лет назад удостоились Нобелевской премии вместе с Кирилом. Они приходились друг другу коллегами и одновременно конкурентами, учеными с таким статусом, который сам по себе говорил об их независимости – в отличие от сотрудников, работавших в лаборатории Кирила, которых можно было заподозрить в стремлении оправдать своего руководителя. Однако одна из этих ученых, Елена Марчетти, умерла десять лет назад. Зато Басем Катеб недавно вернулся в Гарвардский университет в качестве почетного профессора, проработав до этого десять лет на должности ректора Университета Рокфеллера, всемирно известного исследовательского центра, расположенного в Нью-Йорке. Стерн написал Катебу, затем несколько раз позвонил в его офис. Наконец помощница Катеба сообщила, что ее босс выделил для Стерна двадцать минут в пятницу после полудня, то есть в тот самый день, когда Сонни, после того как в четверг заслушали показания Венди Хох, согласно своему обычному распорядку работы, решила заседание не проводить.
В пятницу Стерн утренним рейсом вылетает на встречу и оказывается в Бостоне как раз вовремя, чтобы успеть на переговоры, которые должны пройти в Институте онкологических исследований Дана-Фарбер на Бруклин-авеню. Институт расположен на обширной территории медицинского факультета и больничного комплекса Гарвардского университета в Кенморе, недалеко от Фенуэй-Парк. Биографию Катеба Стерн изучил в самолете. Он алжирец, выходец из богатой мусульманской семьи с высоким социальным статусом, члены которой переехали во Францию в разгар Алжирской войны. Хотя для Катеба родными языками были арабский и французский, он нашел свое место и прижился во вселенной медицинских исследований, чьи обитатели общались на универсальном языке науки.
Стерн полагает, что, как и у него самого, у Катеба должно быть кое-что общее с Кирилом благодаря их эмигрантскому прошлому. Одногодки Кирил и Катеб учились в Гарварде в одно и то же время. Кирил попросил Стерна передать от него Бедуину привет и наилучшие пожелания, что было весьма уместно. В Гарварде, по словам Кирила, они с Катебом дружили, но никогда не были по-настоящему близки. При этом оба показывали одинаково блестящие результаты в учебе.
Кабинет, в который провожают Стерна, по всей вероятности, является для Катеба неким «временным пунктом дислокации», расположенным рядом с его лабораторией – видимо, она представляет собой и часть его владений, относящихся к медицинскому факультету. Это комната размером примерно восемь на десять ярдов. Сразу видно, что ее обитатель занят решением серьезных проблем, и его мало занимают бытовые детали и атрибуты, не очень-то соответствующие его звездному статусу. Катеб вернулся в Гарвард всего несколько месяцев назад, после переезда в окрестности Бостона, где живут его дети и внуки. В углу кабинета громоздится целая гора картонных коробок, высотой превосходящая рост Стерна. На письменном столе установлены два огромных монитора. Книжные полки, устроенные вдоль стен и почти доходящие до потолка, плотно забиты кипами не слишком аккуратно сложенных бумаг.
Катеб, одетый в длинный белый халат, стремительно входит в кабинет примерно через минуту после того, как Стерн успевает расположиться на жестком пластиковом офисном стуле с ножками из нержавеющей стали. Небрежно пожав адвокату руку, хозяин кабинета тут же усаживается за стол, чтобы взглянуть на один из компьютерных мониторов. Почти сразу становится ясно, что он пытается вспомнить, с кем именно у него была назначена встреча.
– Стерн или Стейн? – переспрашивает он, когда его гость представляется.
– Стерн.
– Просто я помню, что кто-то назвал вас Стейном. Дело касается Пафко, верно?
Катеб всего на несколько лет моложе Стерна, но при этом все еще строен и энергичен. На нем очки в тяжелой черной оправе, над которой виднеются густые, словно беличий хвост, тронутые сединой брови. Профессор смугл, у него длинный, выдающийся вперед нос и черные глаза, в которых легко угадывается мощь его интеллекта.
Стерн объясняет причину своего визита. Он коротко излагает сложившуюся ситуацию, опуская неприятные подробности, а затем просит доктора Катеба приехать в округ Киндл и выступить на суде в качестве свиде-теля.
– Так вы адвокат и представляете сторону защиты? – уточняет Катеб.
– Именно так, – подтверждает Стерн.
– Моя помощница сказала мне, что вы прокурор.
– Прошу извинить. Надеюсь, я не сказал ничего такого, что могло бы ввести ее в заблуждение.
– Не важно, – говорит Катеб. – Вы здесь, и это главное. Я бы поговорил с вами более обстоятельно, если бы у меня было для этого время. Скажите, что именно вы хотите знать, Стерн?
Стерну кажется, что они с Катебом в чисто личном плане понравились бы друг другу, если бы у них была возможность познакомиться поближе. Адвокат видит в этой ситуации одну из трагических особенностей старости – с годами человек начинает все отчетливее понимать, как много хороших и интересных людей прошли по жизни мимо, и ему уже никогда больше не представится возможность с ними пообщаться.
Учитывая, насколько Катеб занят и сколько всего ему приходится держать в голове, Стерн невольно восхищается тем, как быстро он вникает в суть вопроса. Это видно по его лицу. Он слушает адвоката очень внимательно. Стерн объясняет, что выдвинутые против Кирила обвинения могут нанести серьезный ущерб его безупречной репутации.
– Хорошо, – останавливает его Катеб и на секунду кривит губы, словно пробует на вкус слова, которые собирается произнести. – Стейн, вы сказали?
– Стерн.
– Да, Стерн. Извините. Так вот, Стерн. Я не думаю, что смогу вам помочь.
– Понимаю. Просто я надеялся, что, учитывая, сколько времени вы работали в одной и той же области с Кирилом, как связаны между собой были ваши карьеры, вы могли бы сказать что-то в его пользу. Он непростой человек. Знаете, мне кажется, он считает, что вы ему очень симпатизируете.
– Симпатизирую? Я всегда наслаждался общением с ним. Он такой пройдоха. Очень забавный человек. Мы с ним как-то раз застряли в аэропорту О’Хэйр. Рейс отложили на девять часов. Мы оба летели в Дели. Он купил бутылку «Джонни Уокера» с синей этикеткой в одном из баров и все время меня смешил. Замечательный рассказчик, просто замечательный. А может, мне так показалось, потому что я здорово напился. Да, так вот – мне всегда было очень приятно общаться с ним. Всегда. Но ученый он дерьмовый.
