Зов пустоты - Максим Шаттам
Людивина со стоном попыталась сменить позу в своей узкой темнице. Она больше не могла оставаться взаперти без возможности двигаться, размять запястья, намертво скрученные хомутами так, что выступили первые капли крови.
Он со мной говорил.
Эти слова пришли внезапно. Людивина ухватилась за них. Да, он с ней говорил.
Как с живым человеком. С ним можно наладить контакт.
Нет, на самом деле он обращался не к женщине, а к предмету, который должен был дозреть и принести ему наслаждение. Он сеял в ее душе страх и этим возбуждал себя.
На самом деле он говорил с самим собой.
Наслаждение.
Вот она, входная дверь. Доставить ему наслаждение. Правильными словами. Коснуться эрогенных зон его больного мозга, чтобы он не захотел сразу ее убить, чтобы она еще какое-то время продолжала его возбуждать.
Людивина вспомнила все, что знала об убийце, его поведении, навязчивых идеях, новой вере и возможных противоречиях из-за этой веры.
Нужно сыграть с ним в игру. Подобрать идеальный тон. Стать канатоходцем, идущим над бездной. Если она потеряет равновесие, пластиковый хомут схватит ее за горло.
И теперь, не отвлекаясь ни на секунду, она обдумывала варианты, как начать, представляла разговор с ним, готовилась избегать ловушек, размышляла, как удержать его, длить его возбуждение, но вскоре поняла, что все это напрасно. Слишком много вариантов. Ей придется импровизировать. Довериться самой себе.
Но главное – у нее нет права на ошибку.
Кто-то поскребся в холодную каменную стену, и она вздрогнула.
Он уже вернулся!
– Ты сухая? – спросил резкий, нездоровый голос. – Совсем сухая? Я наполню тебя, мелкая мразь!
У Людивины свело спазмом желудок, запершило в горле.
Она сделала долгий выдох, чтобы не позволить ужасу одержать верх. Он все еще с ней говорит. Это хорошо. Он еще не добрался до нее и не стал избивать, нужно использовать этот шанс.
Почему он закрыл ее здесь, не изнасиловал сразу?
Потому что он сомневается? Нет… Чтобы овладеть своей жертвой. Он хочет возбудиться сильнее. Поиски, наблюдение, похищение – все это позади. Наступил новый этап наслаждения.
Людивина вспомнила выводы, которые сделала, глядя на тело второй жертвы, Элен Триссо. Он избил ее, когда она уже была мертва.
Все вышло не очень хорошо. Наслаждение оказалось не столь опьяняющим, как он представлял, и он избил ее от ярости, от разочарования…
Он много фантазировал. Слишком много. Но когда доходило до дела, все выглядело совсем не так, как он воображал.
Вот почему он держит меня взаперти. Он знает, что может изнасиловать меня в любой момент, но выжидает, терпит. Это последние мгновения эйфории, ведь она может оказаться не такой, как он надеется. Так что он наслаждается своей уверенностью: он меня изнасилует, он хочет, чтобы все было волшебно, как в мечтах, он пока верит в то, что так и будет, и наслаждение, которое он испытывает в этот миг уверенности, едва ли не сильнее того, которое он получит потом.
– Вы меня изнасилуете? – спросила Людивина, стараясь говорить дрожащим голосом. – Сделаете больно?
Молчание.
– Я знаю, что вы меня… наполните, – продолжала она. – Вы сами так сказали. Вы меня возьмете.
Она ждала ответа, с ужасом думая, что, возможно, лишь приближает собственную казнь.
Тишина.
Людивина решила, что он уже ушел, но тут же убедилась в обратном: за стеной раздался шум. Он пошевелился. Приложил ухо, чтобы лучше ее слышать? Нельзя допустить, чтобы он перевозбудился и больше не смог сдерживаться. Нужно подобрать верную дозу. Она с трудом сглотнула и попыталась найти верный тон: капля дерзости в море страха. Показать, что она не сдалась, но подрывные работы идут как надо и она вот-вот сломается.
– Вы же понимаете, я буду сопротивляться. Я не сдамся.
Людивина хотела повлиять на его фантазии, чтобы он вообразил измененную версию себя, грязную от желаний, и это вынудило бы его ждать, пока она не подчинится, чтобы не испортить все.
– Скажи еще! – зазвучал неприятный голос. – Скажи, что я тебя наполню.
Людивине пришлось за секунду оценить состояние похитителя. Покориться ему и открыть путь неистовству, которое приведет к смерти? Отказаться и разъярить его, рискуя тем, что он набросится на нее? Ей не хватало информации. Она попробовала сделать упор на это слово:
– Я знаю, что вы меня наполните. Вот почему вы ждете, пока я совсем не высохну. Чтобы меня залить.
Использовать его слова, проникнуть в его фантазии, чтобы проще было ими управлять.
– Еще, – потребовал он, как ребенок.
Людивина сжала зубы. Он ничего ей не говорил. Его интонация отчасти терялась за толстой стеной. Но ей точно не хотелось, чтобы он вытащил ее отсюда. Если он ее увидит, если коснется ее, если их ничто не будет разделять, все тут же закончится, он не станет сдерживаться.
– Еще! – рявкнул он, на этот раз уже в ярости.
– Я… я… я мразь, – тут же забормотала она, лишь бы поддержать диалог. – Я ваша мразь. Мелкая шлюшка. Которую вы пронзите своим членом.
На этот раз она старалась казаться послушной, чередуя горячее и холодное. И добавила дрожи в голос:
– Но я не позволю себя убить. У меня больше нет сил кричать, но я стану отбиваться как фурия!
Пусть он почувствует, что она еще не дозрела, еще не выбилась из сил, но уже слабеет. Пусть ему захочется подольше подержать ее в этой дыре, чтобы она изнемогла, чтобы стала сговорчивее. Он не был некрофилом, не хотел насиловать труп, он ценил жизнь, наслаждался властью, жестокостью и ее действием на жертву. Он хотел полностью подчинить ее, хотел, чтобы ее унизительный страх наполнил его всесилием.
– Еще раз скажи эти слова, скажи, что я тебя наполню! – занервничал он.
В его тоне Людивине послышалась лихорадочность… его дыхание стало резче.
Он возбуждается.
Нужно ли продолжать?
Снова послышался шум. Он что, встает?
– Я поняла, что вы изольетесь в меня, – ответила Людивина, боясь, что он может перейти к действиям, если не получит то, чего хочет. – Вы сомнете мою грудь, вцепитесь пальцами в живот, возьмете меня, как собаку.
Часть ее мозга оценивала риск, выбирала тон, а другая часть использовала весь опыт работы с отъявленными извращенцами, чтобы найти верные слова. Она вспоминала всех, кого арестовала, все сообщения в сети, которыми эти психи обменивались между собой или рассылали женщинам, девочкам… Эти сумасшедшие использовали точные грубые описания своих сексуальных отклонений.
– Продолжай, – потребовал он спокойнее.
Людивина сглотнула поднявшуюся желчь.
– Я знаю, что вы в меня ворветесь, раздвинете мне бедра и вонзитесь глубже, а я буду плакать. Я
