Плохая кровь - Сара Хорнсли
– Хорошо, когда можно немного побыть в тишине и покое, не так ли? – сказал он, выдвигая стул и предлагая ей сесть. Джастина не хотела показаться невежливой; она знала, что Остин приносит фирме много денег и только что заполучил для них очередного крупного клиента. По словам ее отца, этот клиент поднимет фирму на новую высоту. Поэтому Джастина села, натянула платье на колени и придвинула стул поближе к столу. Она подумала о Максе, который так непринужденно общался с людьми в другой комнате – он называл это «налаживанием связей», – и отчаянно попыталась придумать, что сказать.
– Вам нравится вечеринка? – спросила Джастина, протянув руку к центру стола за лентой; чтобы дотянуться, слегка привстала со стула.
Она решила, что ей, должно быть, показалось, – однако его ладонь действительно прижалась к ее ягодице, едва та оторвалась от сиденья. Джастина ничего не сказала, не смогла придумать, что сказать, – в школе ее этому не учили – и быстро села. Слава богу, Остин убрал руку, и она попыталась подавить страх. Ее проклятое воображение неизменно приводило к неприятностям. Но затем без предупреждения, без приглашения он положил руку ей на колено.
Наступило молчание.
В глубине души Джастина понимала, что должна что-то сказать. Она пыталась отлепить язык от нёба, заставить себя сказать «нет», но не могла издать ни звука. Ни единого. «Бей или беги». Она всегда считала эти слова верными. Но ни то ни другое здесь не годилось. Все, что она могла сделать, – замереть.
Почему рядом никого не оказалось?
Почему ее мама решила, будто это хорошая идея?
Никто не собирался делать эти дурацкие венки.
Спустя, казалось, целую вечность Остин убрал ладонь, и она решила, что все закончилось. Должно быть, он почувствовал, как напряглось ее тело под его рукой, и понял, что она не хочет того, чего хочет он. Что все это было одним сплошным недоразумением. Но тут он коснулся ее плеча, и если рука Джейка ощущалась так, будто ей там самое место, то ладонь Остина обожгла кожу. От него пахло виски и сигарами.
Джастина надеялась, что ее сейчас стошнит. Но она так и сидела неподвижно и ненавидела себя за это. Где же ее отвага? На поверку оказалось, что у нее нет ни капли смелости. Ее худшие опасения оправдались. Она была слабой, больше похожей на свою мать, чем на отца.
Джастина начала уплывать в забытье, осознавая лишь, что кожа немеет от его прикосновений, и только после того, как перестала чувствовать его зловонное дыхание, заметила, что он убрал руку. Ему помешала пара, с энтузиазмом распахнувшая дверь. В тот момент Джастина была им безмерно признательна.
Они были примерно возраста ее родителей, но гораздо менее эффектные. У женщины оказались длинные волосы мышасто-русого цвета – наверное, они были волнистыми, но она так и не научилась их укладывать, – а мужчина был тощим, жилистым, в очках и с усами. Они напоминали выходцев из комедий семидесятых. Тем не менее сегодня они выступили в роли спасителей: Джастина воспользовалась шансом и выскочила за дверь, лихорадочно разыскивая Макса. Она заметила его в другом конце гостиной и, орудуя плечами и локтями, протиснулась вперед – ей было плевать, что из-за нее какая-то старушка пролила свое вино.
– Макс, – позвала Джастина, но он проигнорировал ее, явно смущенный такой настойчивостью. – Макс, – повторила она, на этот раз громче. Она практически кричала, но ей уже не под силу было сдерживаться.
Шум привлек внимание, и в гостиной стало заметно тише, все взгляды устремились на них. В дверях возник Остин, и ей пришло в голову, что, возможно, он специально загораживает дверь.
– Что случилось? – спросил Макс, едва повернувшись, чтобы взглянуть на нее. Хорошо. Она знала, что может на него рассчитывать. Что он, лишь посмотрев на нее, поверит – она говорит правду. Конечно, нелепо, что эта мысль пришла ей в голову едва ли не в первую очередь. Не «не могу поверить, что со мной такое случилось», а «поверят ли люди, что со мной такое случилось». От замены всего нескольких слов смысл фразы становился совершенно иным.
– Остин… – Она не успела закончить фразу, когда по комнате разнесся голос отца. Он появился в дверном проеме рядом с Остином, и Джастина задалась вопросом: что этот ядовитый гад уже успел ему рассказать?
– Я бы хотел поговорить с тобой наверху, будь так любезна. Сейчас же, – приказал отец. И было в его тоне что-то напоминающее яд Остина Макнила: слова были вполне доброжелательными, они сопровождались улыбкой, но при этом в них сквозила угроза.
«Я только что сорвалась с обрыва», – поняла Джастина, поднимаясь вслед за отцом по лестнице.
Глава 28
Корабельный гудок возвращает меня в реальность, и я вдруг остро осознаю, что на улице все еще белый день, а я сижу здесь в халате и тапочках и курю сигару. И не просто в халате – в старом халате моего покойного отца. Это невероятно далеко от продвижения по карьерной лестнице в судебной палате. Как же быстро и как низко я скатилась!
Делаю еще одну затяжку. Держу дым во рту, пока не начинаю кашлять. У меня есть соблазн просидеть здесь до заката, выкурив все сигары в коробке, но перед моим мысленным взором постоянно встает одна и та же картина: лицо Макса скрывается под волнами, утаскивающими его вниз, вниз, вниз… Боролся ли он? Сопротивлялся ли? Я здесь не для того, чтобы тоже утонуть. Максу нужно, чтобы я выплыла.
Поэтому – вместо того чтобы и дальше наносить вред своим легким – я достаю телефон и пишу Айе сообщение, спрашивая, есть ли у нее сегодня свободное время, чтобы принять меня. Она моментально отвечает, что у нее как раз сейчас есть окно и можно провести сеанс, если я свободна. Надо отдать ей должное, она работает эффективно. Может быть, даже слишком эффективно – мне все же хотелось бы еще некоторое время поваляться в кровати, упиваясь страданиями. Но нет, Айя, как обычно, вытягивает меня из темноты на свет быстрее, чем я оказываюсь готова.
Я заставляю себя сообщить ей, что буду через десять минут, и скидываю с плеч отцовский халат. Возвращаю его имущество на законные места, стараясь положить и развесить все точно так же, как было, – как будто он в любую минуту может прийти и разгневаться, обнаружив, что я рылась в его вещах.
* * *
– Ты в порядке? Случилось что-нибудь еще? – спрашивает Айя, и я
