Бюро темных дел - Фуасье Эрик
Когда Валантен вкратце изложил цель своего визита, врач испустил обреченный вздох.
– О горе мне! – возопил он, досадливо отбросив гусиное перо. – Все как сговорились не дать мне ни единого спокойного часа, чтобы закончить статью! Ну и что конкретно вы хотите знать про животный магнетизм?
– По сути, все, что вы можете рассказать на эту тему, поможет мне продвинуться в расследовании, – сказал Валантен. – Мои познания о животном магнетизме весьма ограничены. Собственно, мне неизвестно почти ничего, кроме самого термина и имени доктора Месмера.
– Тогда давайте начнем с начала. Месмер изучал медицину в Венском университете. В Париж он приехал в тысяча семьсот семьдесят восьмом году, и впереди него примчалась весьма спорная слава целителя. Здесь ему удалось не без успеха внедрить свой неординарный метод лечения и прославиться еще громче. Месмер, видите ли, считал, что в каждом живом организме существует естественная магнетическая сила, которую он называл флюидом, и что болезни обусловлены внутренними закупорками, препятствующими свободной циркуляции флюида внутри тела. Задача врача, стало быть, по Месмеру, состоит в том, чтобы искусственным образом «магнетизировать» больных, усилить флюид и распределить его равномерно. Для этого Месмер использовал магниты, затем начал погружать своих пациентов в чаны с водой, выполнявшие роль аккумуляторов магнетизма. В результате у некоторых его клиентов из высшего общества, подвергнутых такой «банной процедуре», случались настоящие припадки, во время которых они теряли над собой контроль и даже бились в конвульсиях. Новация австрийского доктора расколола медицинский мир на два лагеря: одни видели в Месмере обыкновенного шарлатана, другие, наоборот, считали, что он совершил революцию в медицине.
– А кем он был на самом деле?
– Как всегда, истина находится где-то посередине. Ошибка венского врача состояла в том, что он с завидным упорством обосновывал свои лечебные практики спорным с точки зрения физики и биологии тезисом о существовании пресловутого магнетического флюида. Это и стало причиной его разногласий в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году с Академией наук и Королевским медицинским обществом. В конце концов, устав сражаться со скептиками, Месмер вынужден был вернуться на родину. Но к тому времени один из верных последователей венского магнетизёра, маркиз де Пюисегюр, уже усовершенствовал его теоретическую базу. Пюисегюр первым заявил, что положительные результаты, полученные при лечении некоторых болезней магнитами, связаны с тем, что пациенты погружались в неведомое доселе состояние сознания, названное им «магнетический сон».
Валантен вздрогнул.
– Речь идет о какой-то форме лунатизма? – спросил он.
– Не совсем так, хотя эти состояния похожи! – живо отреагировал доктор Бертран, который уже как будто забыл о своем незаконченном обзоре для «Глобуса» и мало-помалу увлекся лекцией о магнетизме. – Я сам годами изучал эти феномены и посвятил им множество научных работ[60]. В итоге я пришел к выводу, что магнетический флюид не более чем фикция. Зато я понял также, что некоторые методы психологического воздействия, применявшиеся Месмером и впоследствии доработанные Пюисегюром, могут оказаться действенными средствами лечения, особенно для снятия определенных видов боли. И по моему убеждению, их эффективность объясняется тем, что человек в процессе этой особой терапии пребывает в некоего рода бессознательном состоянии, когда воображение и внушение играют важную роль.
– Вы хотите сказать, что человека можно сподвигнуть на неосознанные действия, в которых он будет руководствоваться только чувствами?
– Берите выше. Я много лет поддерживаю переписку с теми европейскими врачами, кто в своих практиках более или менее открыто опирается на работы доктора Месмера. Самые заметные среди них – португальский священник, аббат Фариа, и швейцарский магнетизёр по фамилии Лафонтен. Они оба погружают своих пациентов в некий сон наяву и в процессе этого погружения не только оказывают влияние на их чувства, но и внушают их разуму определенные действия. Самое удивительное, что, проснувшись, эти люди ничего не помнят о поступках, совершенных ими независимо от своей воли.
Валантен, слушая доктора Бертрана, ощутил тревожный холодок. У него даже слегка закружилась голова, когда он представил возможные последствия подобных манипуляций с человеческим сознанием в преступных целях.
– А каким же образом можно ввести кого-то в состояние повышенной чувствительности к чужому внушению?
– Отличный вопрос, господин инспектор! – воскликнул Бертран и даже бесшумно поаплодировал. – Вот уж не думал, что простой полицейский так быстро разберется в сути научной проблемы. Со времен Месмера способы погружения в транс получили значительное развитие. Еще один из моих коллег, с которыми я состою в переписке, шотландский врач Джеймс Брейд, объявил себя приверженцем совершенно новых техник внушения. Он утверждает, что ему удается погружать пациентов в своеобразный сон за счет угнетения нервных центров, а для этого он предлагает новаторский метод: особое состояние сознания, по его словам, может возникнуть у человека, если заставить его сосредоточить взгляд на каком-нибудь блестящем предмете. Брейд назвал этот метод «гипноз».
На сей раз сердце Валантена пропустило удар. Решительно все складывалось: поведение Люсьена Доверня в недели, предшествовавшие его самоубийству, та же странная заторможенность движений незнакомца на пороге клиники в Валь-д’Ольне, внезапные нервные срывы у Доверня и Тиранкура, присутствие в обоих случаях зеркал с блестящей поверхностью, таинственность терапевтических приемов доктора Тюссо, его интерес к животному магнетизму, своеобразный сон, во время которого человеческий разум подчиняется чужой воле… В чем же состоят темные намерения человека, построившего в Валь-д’Ольне целую крепость под видом лечебного заведения? Есть ли связь между ним и Эмили де Миранд, а главное, виконтом Шампаньяком, которому предстоит возглавить судебный процесс над бывшими министрами Карла X?
Последний вопрос мучил Валантена сильнее всего, когда он покидал редакцию «Глобуса», поскольку было очевидно: если ответ окажется положительным, тогда ни комиссар Фланшар, ни префект полиции не простят ему ни малейшей ошибки.
Глава 29, в которой героя выставляют за дверь, но предварительно он совершает важные открытия
На следующее утро, ближе к полудню, Валантен явился в особняк виконта де Шампаньяка в пригороде Сен-Жермен. Последние два дня, благодаря поездке в Ольне и сведениям, полученным от Видока и Бертрана, его расследование продвигалось вперед семимильными шагами. Причастность доктора Тюссо к самоубийствам Доверня и Тиранкура больше не вызывала сомнений. Однако прежде чем подать официальный рапорт комиссару, инспектор хотел прояснить природу взаимоотношений, связывавших Доверня и Тюссо, и также интриганку Эмили де Миранд и Альфонса де Шампаньяка. Притом он прекрасно понимал, что для этого придется вторгнуться на весьма небезопасную территорию и действовать надо будет крайне осторожно и деликатно.
Дворецкий в ливрее, впустивший его в дом аристократа, обладал повадками свирепого и беззаветно преданного хозяину цербера. Он принадлежал к особому типу домашних слуг, процветавшему при Старом порядке[61] и Реставрации, – такие людишки чувствуют сопричастность величию своих господ и демонстрируют к нижестоящим еще больше строгости и презрения, чем дворяне.
Валантена он принял благосклонно, сразу оценив его элегантный вид и дорогую одежду, однако едва полицейский сообщил о своей должности и цели визита, на лице дворецкого отразилось недовольство. Первым его порывом было немедленно выпроводить незваного гостя под предлогом, что господин виконт никого не принимает по утрам, тем более в субботу. Однако под натиском Валантена, чьи зеленые глаза внезапно сделались свинцово-серыми от гнева – и выглядело это жутковато, – слуге пришлось сдаться и проводить настырного визитера в богато обставленную приемную, окна которой выходили в чудесный регулярный парк.
