Бюро темных дел - Фуасье Эрик
– Я знаю лишь, что эту медицинскую концепцию в конце прошлого века привез во Францию венский врач по фамилии Месмер. Незадолго до Революции она была у нас официально запрещена, но некоторые эскулапы до сих пор используют ее в своих практиках, более или менее тайно.
– Так вот ваш Тюссо из их числа, по крайней мере, если верить слухам. Хотя, судя по всему, он применяет в клинике терапевтический метод собственной разработки, вдохновленный трудами другого врача, некоего Александра Бертрана, одного из основателей газеты «Глобус». Сейчас этот Бертран там главный редактор научного отдела.
– У вас есть представление о том, в чем состоит метод Тюссо?
– Ни малейшего! Но на вашем месте я бы в ближайшее время наведался в пассаж Шуазёля, где находится редакция газеты. Бертран наверняка сумеет удовлетворить ваше любопытство.
Валантена вдруг охватило нетерпение. Он бросил окурок сигары в камин и, радостно потирая руки, ринулся к выходу из библиотеки:
– Зачем же откладывать? Схожу в редакцию немедленно! Если повезет, застану там Бертрана, если нет – узнаю его домашний адрес.
Видок, развалившийся в кресле, пыхнул сигарой, опечаленно взглянув сначала на свой пустой бокал, потом на графин с коньяком, на поверхности которого плясали отсветы огня в камине, играя богатой палитрой оттенков: от темного шоколада до старого золота.
– И охота же вам соваться на мороз! – воскликнул он. – Неужто не желаете послушать, что мне удалось разведать о той бульварной актриске, Марсо?
Валантен замер на месте, и сам удивился, как больно у него кольнуло сердце при одном упоминании этой фамилии.
– Аглаэ? Вы узнали о ней что-то любопытное?
– Честно признаться, совсем немного, зато это должно вас успокоить, ведь, как мне показалось, вы к ней неровно дышите… Однако ваш камин печет, как адский пламень! Наверное, оттого у меня в горле и пересохло. Вы позволите? – Видок указал подбородком на графин с коньяком и, не дожидаясь разрешения от хозяина, щедро плеснул вожделенного напитка себе в бокал, незамедлительно сделал добрый глоток и прищелкнул языком. – Мои комплименты, любезный друг! Вкус у вас отменный. Будто ангелы пощекотали мне глотку легкими крылышками!
– Вернемся к делу, Видок! К делу! Что вы можете рассказать об Аглаэ?
Бывший каторжник, бывший полицейский, нынешний предприниматель, извечный жулик и плут скроил ироничную гримасу – словно матерый дворовый кот, окидывая взором свои владения, наслаждался собственной властью над подданными. Он заговорил, то и дело прерываясь на глоток коньяка:
– Девице двадцать два года от роду. Четыре года назад она приехала в столицу из родной Лотарингии, быстро стала получать небольшие роли в разных театрах на бульваре Тампль, была замечена мадам Саки и принята ею в труппу в марте прошлого года. Определенно, девица серьезная и рассудительная. В отличие от большинства актрис, всегда отказывается от присутствия на гулянках и званых вечерах, которые часто следуют за спектаклями. О каких-либо прочных любовных связях ее неизвестно, хотя у этой красотки нет отбоя от воздыхателей. Последним ее кавалером был сын депутата Доверня, однако они перестали встречаться за несколько недель до его самоубийства.
– И что же, никаких подозрительных знакомств или связей с политическими партиями?
– Ни намека. Если эта Аглаэ действительно вас так интересует, могу заверить: путь свободен. Однако имейте в виду: девица не из тех, кому легко вскружить голову. Несмотря на неоспоримые преимущества, которыми столь щедро одарила вас мать-природа, барышня так просто не сдастся!
Валантен не стал разубеждать Видока – раз уж тот решил, что у него есть виды на юную актрису, пусть пребывает в своем заблуждении, инспектора это не волновало. Зато его обрадовало, что Аглаэ за ним не шпионит, – теперь можно было вздохнуть с облегчением. Невыясненным, однако, оставался один вопрос: если не она и не люди Гран-Жезю проникли в его потайную комнату, то кто? Впрочем, сейчас у Валантена были дела поважнее. Он устремился к выходу, прихватив по дороге плащ, трость и шляпу.
– Благодарю за ценную информацию, – бросил он по пути, уже из другого конца библиотеки. – Я отправляюсь в редакцию «Глобуса». Камин, коньяк и сигары в вашем распоряжении. Когда соберетесь уходить, позовите привратника – у него есть дубликаты ключей, он запрет за вами квартиру.
Видок, ожидая, когда хлопнет входная дверь, расплылся в довольной улыбке. Затем налил себе еще коньяка, выбрал новую сигару из дорогого ларца с инкрустацией, раскурил ее со всей тщательностью и блаженно выпустил облако дыма, откинувшись на спинку кресла. «Ах, молодость! И где мои двадцать лет?» – мелькнуло у него в голове.
* * *Валантен, покинув свои апартаменты, бросился искать фиакр, чтобы поскорее отправиться на правый берег. Был вечер пятницы, не пробило еще и семи часов – если повезет, большинство редакторов будут в «Глобусе», им ведь нужно подготовить сразу два выпуска, субботний и воскресный.
Осень гасила последние желто-алые всполохи листвы на деревьях. Со вчерашнего вечера в Париже установилась пасмурная дождливая погода. В этот довольно поздний час улицы уже опустели. Редкие прохожие, попадавшиеся инспектору на пути, спешили по домам, кутаясь в теплые пальто. На площади Сен-Сюльпис бригада рабочих меняла старые масляные фонари с двумя фитилями на современные, газовые, с пятью светильниками. Люди, вынужденные работать под проливным дождем, угрюмо косились на элегантно одетого Валантена – кто с неприязнью, кто с завистью. Свободный фиакр ему удалось найти только у Дворца пэров на улице Вожирар. Кучер дремал на козлах, накинув на голову вместо капюшона кусок вощеной холстины. Валантену пришлось тряхнуть его за плечо, чтобы разбудить.
На фиакре он доехал до улицы Пти-Шан и попросил высадить его у входа в пассаж Шуазёля. Здесь, в этой крытой галерее, недавно построенной на деньги банкиров Мале и быстро ставшей одним из самых популярных мест у парижан, в бюро под номером семьдесят пять размещалась редакция «Глобуса». Эта ежедневная газета, которой руководил сначала Дюбуа, затем Шарль де Ремюза, стояла в ряду главных печатных органов сопротивления режиму Карла X и открыто выступала против правительства Полиньяка. После июльских событий большинство редакторов, убежденные орлеанисты, покинули газету и многие из них получили в качестве вознаграждения официальные должности при новом режиме. Недолгое время «Глобус» находился на грани закрытия, затем новая дирекция все взяла в свои руки с целью превратить газету в рупор сенсимонизма[59].
Не задержавшись ни на секунду для того, чтобы полюбоваться великолепным витражом и мраморными пилястрами, между которыми разместились модные бутики, Валантен широким шагом направился прямиком в редакцию газеты. Там он застал громокипящий улей: в дыму от трубок сновали репортеры богемного вида и деловитые типографские работники. Инспектор остановил одного из них, официально представился и сказал, что ему нужно поговорить с Александром Бертраном. Человек взглянул на него заинтригованно, но без особой враждебности. С тех пор как правительство Луи-Филиппа провозгласило свободу прессы, журналисты по-прежнему относились к полицейским без особого пиетета, но по крайней мере заклятыми врагами их не считали.
К великому облегчению Валантена, сотрудник «Глобуса» в конце концов указал ему на застекленную клетушку в глубине общего редакционного зала. Доктор Бертран уединился там, чтобы немного побыть в относительной тишине – он заканчивал редактуру своего обзора недавних заседаний Академии наук, который нужно было опубликовать в воскресном номере.
Врач оказался человеком за тридцать, с высоким лбом мыслителя, волевыми чертами лица и импозантными завитками-руфлакетами на висках. Одет он был в редингот из толстой шерсти; высокий воротник рубашки поддерживал белый шейный платок, завязанный на несколько узлов. Доктор Бертран нервно скрипел пером по бумаге, явно пытаясь сосредоточиться и хоть как-то отрешиться от долетавшего и сюда гомона.
