Последнее испытание - Туроу Скотт
Так или иначе, Стерн понимает: принимать решение о вызове Ольги в суд в качестве свидетеля нужно с большой осторожностью, и только после того, как он с глазу на глаз задаст Кирилу кое-какие вопросы, которых до сих пор старался избегать.
Кирил отправляет Донателлу домой на такси, а сам звонит работнику стоянки близлежащего отеля и просит пригнать его серый «Кадиллак». Пафко и Стерн дожидаются у обочины, когда подъедет машина. На этот раз перед тем, как начать усаживаться на сиденье, Стерн в течение нескольких секунд внимательно разглядывает автомобиль.
– В чем дело? – спрашивает Кирил, уже расположившийся за рулем.
– Я все думаю про мой разбитый «Кадиллак», – отвечает Стерн, но этим и ограничивается. По дороге в офис адвоката Кирил почти все время говорит по телефону. Судя по всему, его не слишком волнует тот факт, что гособвинение задействовало против него самое серьезное документальное доказательство его вины, которым располагает. Его, похоже, спасает изначальный настрой все отрицать. Стерн же всегда без труда представлял, как это ужасно, когда гособвинение запутывает человека, изучает под лупой каждое сказанное им слово, пытается узнать все его секреты, он понимает, что все это может вызывать у людей такое чувство, будто их плоть буквально рвут на куски, пытаясь добраться до глубин их души. Обычно «белые воротнички» говорят, что с ними лучше обращались бы в тоталитарном государстве, чем в реалиях демократии, если речь идет о судебной системе. Разумеется, все это резко контрастирует с теми делами Стерна, в которых его клиентами были бедняки – для них бесцеремонное вмешательство в их жизнь правоохранителей и представителей судебных органов не вызывало удивления.
Тем не менее, независимо от финансового благосостояния и социального статуса его клиентов, Стерну всегда было трудно понять объяснения, которые они приводили, пытаясь оправдать свои преступления. Да, конечно, голодный человек крадет хлеб. Но зачем понадобилось Кирилу Пафко так опрометчиво прибегать к обману, чтобы добиться получения лицензии на «Джи-Ливиа», если ему было известно, что у препарата есть смертельно опасные побочные эффекты? Неужели он в самом деле надеялся, что эти эффекты станут менее фатальными, если УКПМ выдаст разрешение на лекарство и поставит на нем свою печать? И все же многолетний опыт подсказывает Стерну, что подобные оторванные от реальности представления весьма типичны для части подзащитных. По крайней мере для многих из тех, кому доводилось сидеть в плетеном кресле в кабинете адвоката, в котором сейчас расположился Кирил.
В момент совершения преступления все эти люди вопреки всякой логике были уверены, что их не изобличат.
– Кирил, – говорит Стерн, – позвольте мне попытаться быстро пройтись по тому списку вопросов, которые у меня возникли.
Первый вопрос, само собой, касается недавнего поведения Донателлы за ланчем. Стараясь быть максимально дипломатичным, Стерн заявляет:
– Всегда лучше иметь возможность представить присяжным альтернативную гипотезу произошедшего.
– Я поклялся Донателле, что ничего подобного больше не будет. Пожалуйста, сделайте так, чтобы Марта это поняла.
Это указание клиента сильно усложнит перекрестный допрос Лепа, который может состояться уже на следующей неделе. Но Стерн не хочет ссориться с подзащитным и полагает, что Кирил еще может передумать. Жизненная мудрость подсказывает ему: если человек обладает талантом принимать правильные решения, он вряд ли окажется в зале федерального суда в качестве обвиняемого в серьезных преступлениях.
– Еще нам следует начать думать о том, какие свидетельские показания мы представим от имени защиты.
– Конечно, – кивает Кирил. – Я тоже выступлю как свидетель.
Подзащитный Стерна все время повторяет эти слова, стоит только затронуть эту тему. Марта нисколько не удивляется тому, что человек, которому на протяжении всей жизни удавалось очаровывать других людей при помощи личного обаяния, первым делом старается воспользоваться этим испытанным инструментом. Но у Кирила нет убедительных объяснений и аргументов по поводу тех обвинений и доказательств, которые могут быть ему предъявлены, – если не считать недоуменного пожатия плечами. Раскрытие информации из базы данных, которое, как объяснил недавно агент Дженкинс, совершили с компьютера Кирила? Но он этого не делал. А злополучный скриншот? Он о нем понятия не имел. Свидетельские показания Лепа? Он, Кирил, не может припомнить ничего такого, о чем говорит его сын. То есть план предусматривает, что, о чем бы ни зашла речь, Кирил будет только непонимающе улыбаться и недоуменно качать головой.
Потенциально получить подтверждение этих «критических точек» данной линии защиты можно было только с помощью Ольги. Но, конечно же, проблемой мог стать первый же вопрос в ходе ее перекрестного допроса представителем обвинения: «Мисс Фернандес, между вами и доктором Пафко в течение какого-то времени существовали близкие отношения, не так ли?» (Такая формулировка подразумевала, что перекрестный допрос будет вести Мозес. Фелду слишком тяжело дались бы поиски подходящего для такого случая аналога словосочетания «спать вместе».)
Когда Стерн весьма деликатно попытался выяснить какие-то подробности взаимоотношений между Кирилом и Ольгой, его подзащитный разом отмел все его вопросы, заявив:
– Это все в прошлом.
– В прошлом, Кирил? И когда же все это закончилось? В прошлом году? Вчера вечером?
Кирил в ответ на это рассмеялся и небрежно взмахнул рукой с наманикюренными ногтями:
– Об этом можно не беспокоиться.
Если это в самом деле так, думает Стерн, есть шанс, что Сонни запретит федеральному прокурору и его людям задавать вопросы на эту непростую тему, касающуюся личных отношений. В конце концов, Кирила судят не за то, что он ловелас, а что касается романа, который остался в прошлом, то он, вполне возможно, никак не будет влиять на показания Ольги. Сонни ведь уже заняла эту позицию по отношению к Иннис. Правда, в случае с Ольгой ситуация иная – ведь если защита вызовет ее в суд в качестве свидетельницы, могут возникнуть вопросы по поводу того, заслуживают ли ее показания доверия.
– Я старался не давить на вас, Кирил, – говорит Стерн. – Но это принципиально важный вопрос. Скажите, ваши отношения с Ольгой – интимные отношения – действительно закончились?
Доктор Пафко улыбается.
– Ну разумеется, Донателле я сказал именно это, – заявляет он, но, увидев, как окаменело лицо старого адвоката, тут же добавляет: – Извините, Сэнди, я пошутил. М-да. Думаю, она замечательная молодая женщина, но между нами давно уже ничего такого нет, вот уже пару лет. Как вы, должно быть, знаете, это она положила конец нашим отношениям.
– Эти детали мне не нужны, – говорит Стерн, который в самом деле хочет знать как можно меньше подробностей, из-за которых он будет чувствовать себя неловко при Донателле. – Но учитывая, что ваша жена присутствует в зале суда, присяжные плохо воспримут свидетельские показания, говорящие о вашей супружеской неверности.
Стерн объясняет подзащитному, что, если он, адвокат, скажет судье, что Ольга и Кирил больше не любовники, это должно соответствовать действительности.
– У меня и так уже напряженные отношения с судьей. Если я сделаю подобное заявление, а потом окажется, что это неправда, она может даже лишить меня полномочий как вашего адвоката.
– Не беспокойтесь, Сэнди, – снова повторяет Кирил, но его интонация по-прежнему не дает Стерну возможности ощутить полную уверенность в том, что его подзащитный абсолютно откровенен с ним.
Впрочем, даже если отбросить в сторону неприятную уклончивость Кирила, существует еще одна проблема, на которую часто указывает Марта: Ольга – не из тех свидетелей, которые вызывают симпатию у присяжных, в особенности у женщин. Она буквально излучает амбициозность, как солнце – жар. Вероятно, она вполне может даже напугать любого, кто окажется на ее пути к успеху и благополучию. Она говорит по-английски с такой же скоростью, как на родном для нее пуэрториканском испанском, и в каждом ее движении, в каждом жесте ощущается энергия и сила – это каким-то образом ощущается даже в тех редких случаях, когда она сидит неподвижно.
