Плохая кровь - Сара Хорнсли
«Ты не виновата. Ты этого не делала».
Я повторяю это про себя, как учила меня Айя, надеясь, что это неким образом станет правдой.
* * *
Я прошу Отиса выпустить меня из машины на том месте, где мы находимся. В моей крови пульсирует напряжение, требующее выхода, а лучший способ саморегуляции, который я нашла для себя за много лет, – это бег. Уже полдень, и, когда я выхожу на улицу, жара обрушивается на меня плотной стеной. Нормального дождя не было уже несколько месяцев, и в Лондоне каждый день проходят протесты против изменения климата. Лично я наслаждаюсь тем, как мне некомфортно. Это очищает – по одной бисеринке пота за раз.
Когда я поворачиваю на набережную, там уже полно народу. Местные жители стекаются сюда, чтобы насладиться прибрежным бризом. Мне тяжело видеть оживление, царящее здесь. Оно кажется мне неправильным, как будто весь город сейчас должен быть погружен в траур. Вместо этого мимо проносятся дети на скутерах, собаки лают на уток, а толпы людей стоят в очередях за мороженым.
Здесь есть на что посмотреть, и все же мое внимание привлекает именно он – Джимми, сидящий на ограде возле маминого дома. Интересно, как долго он меня ждет? Что ему нужно? Пока он не заметил, я поворачиваюсь и направляюсь в другую сторону. Я не собиралась бежать дальше поворота к дому, но сегодня мне не до Джимми. После встречи с Отисом нужно подольше побыть наедине со своими мыслями, прежде чем снова надеть маску.
Я ускоряю бег. Но, по мере того как набираю скорость, ощущаю, как ухудшается мое самочувствие – вместо того, чтобы, как обычно, улучшаться. Сегодня я не могу чувствовать себя свободной, не могу обогнать боль. Чем дальше от набережной я убегаю, тем сильнее становится ощущение, будто я не одна. Оглядываюсь через плечо, но ничего – и никого – не замечаю. Продолжаю бежать. Быстрее. Левой-правой, левой-правой. Каждый удар подошвы по тротуару отдается в коленях. Доказательств нет, но ощущение не проходит, а я научилась доверять своим инстинктам. Лжет ли свидетель или он заслуживает доверия? Я рассуждаю про себя, что, возможно, на этот раз это дело просто в моем чувстве вины, боязни того, что меня поймают. Но сколько бы я ни бежала, сколько бы раз ни сворачивала, не могу избавиться от ощущения, будто за мной кто-то наблюдает.
Наконец я возвращаюсь в дом, и к этому моменту мои руки ослабевают настолько, что я с трудом открываю тяжелую входную дверь. На кухне обнаруживаю маму. Она сидит за столом, перед ней стоит стаканчик, все еще полный, а рядом – бутылка бурбона.
– Любимая выпивка Макса, – тихо говорит она, и уголки ее губ горестно подергиваются. – Хочешь?
Мне жарко, я вся вспотела и явно обезвожена. Последнее, что нужно сейчас моему организму, – это алкоголь.
– Конечно, – отвечаю я, и мама смотрит с таким облегчением, что мне становится интересно: может быть, она просто не могла заставить себя пить в одиночку? Как долго она сидела здесь и смотрела на эту бутылку?
Мама протягивает мне стакан, и мы переглядываемся, делая первый глоток. Бурбон обжигает; он слегка ослабляет напряжение, стекая по моему пищеводу.
– Я полагаю, ты собиралась уехать сегодня? – спрашивает мама, и по моему телу снова пробегает судорога боли.
– Нет! Мы только что потеряли Макса. Я еще не готова уехать. – Умалчиваю о том, что мне еще предстоит найти ответы, прежде чем я это сделаю. – Если ты не хочешь, чтобы я жила здесь, я перееду в отель.
Я чувствую, насколько резок мой тон, и пытаюсь запить его остатками бурбона. Когда снова смотрю на маму, то сразу же жалею о сказанном. Лицо у нее бледное, почти серое.
– Что за ужасные слова… Ты моя дочь. Конечно, я хочу, чтобы ты на какое-то время осталась здесь.
Я сдерживаю желание напомнить о том, что мама отправила меня жить к тете Кэрол всего через неделю после смерти отца. Тогда она не хотела, чтобы я оставалась здесь.
– Прости, я просто устала. Пойду проверю, как там Ной; он прислал сообщение, что плохо себя чувствует.
Когда я поворачиваюсь, мама ловит меня за локоть и говорит:
– Я просто хотела сказать – пожалуйста, не считай, будто ты обязана оставаться здесь ради меня. Ты можешь уехать, если тебе нужно.
Это застает меня врасплох, и я впервые задумываюсь, как много на самом деле известно моей тихой, незаметной маме.
Поднимаюсь на цыпочках по лестнице, зная, что Ной уже лег спать, несмотря на то что до вечера еще далеко. Меня удивляет, что он не шевелится, когда я со скрипом открываю дверь, – обычно, как я шучу, Ной спит вполглаза. Его дыхание кажется мне слишком затрудненным, и я решаю разбудить его, дабы убедиться, что с ним всё в порядке. Он переворачивается на другой бок и стонет.
– Так плохо?
– Плохо… – Он морщится.
– Я знаю, ты хочешь быть рядом со мной, но, честное слово, я в порядке. Думаю, тебе следует отправиться домой – нет ничего хуже, чем болеть в чужом доме. Я могу вызвать тебе такси.
– Ты не возражаешь, если я уеду?
Я качаю головой.
– А ты не против, если я останусь здесь еще ненадолго? Я знаю, тебе нужно в скором времени вернуться на работу…
Поверить не могу, что прошу разрешения остаться в этом доме – воспоминания наваливаются на меня отовсюду, куда бы я ни посмотрела, – но смерть Макса все изменила.
– Конечно. Тебе сейчас нужно побыть со своей мамой. Оставайся здесь столько, сколько тебе нужно. Со мной все будет в порядке.
Ной протягивает руку и сжимает мою ладонь. Меня пронзает чувство вины. Не только за то, что я покидаю его, но и за то, что солгала. Опять. Напоминаю себе, что да, я жена Ноя, но это не все, что я собой представляю. Я также криминальный адвокат, сестра Макса и… ну, я не уверена, кто я в отношении Джейка, но надеюсь, что скоро найду ответ.
– Если тебе станет хуже, позвони мне, я приеду, здесь не так далеко.
– Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю. Я скоро буду дома, – заверяю я его, а может, и себя, прежде чем достать из-под кровати его чемодан, – и надеюсь, что это не выглядит так, будто мне не терпится, чтобы он уехал.
* * *
Я еле-еле успеваю спуститься вниз,
