Милан Николич - Современный югославский детектив

— Вы понимаете, что это значит?

— К сожалению, понимаю. Это значит, что я могу подозреваться в убийстве.

XVI

Следующий день не обещал ничего нового. Была суббота, и Гашпарац остался дома. У него вошло в обычай по субботам дорабатывать отложенные документы, и он, собрав их, ушел в кабинет. Но дело не клеилось. Ему не давала покоя мысль, как мало они знают, он не находил себе места и горел желанием узнать что-нибудь новое. Как это сделать, не представлял. Только теперь он понял, какую совершил ошибку, не составив план действий на нерабочий день, когда все значительно сложнее, чем в будни: целую неделю люди сидят в учреждениях или дома, а по субботам куда-то исчезают. Поэтому если хочешь что-то предпринять или с кем-то встретиться в субботу, нужно заранее решить, как действовать; а Гашпарац не имел об этом никакого понятия. Да и Штрекар накануне ничего ему не сказал: вечером они расстались впопыхах, и, похоже, Штрекар был чем-то обеспокоен; Гашпарац предполагал, что инспектора мучат сомнения, правильно ли он поступил, оставив младшего Гайдека на Пантовчаке.

Итак, впереди у адвоката было целое свободное утро. Он позвонил Штрекару, но никто не ответил, и дежурный в управлении не знал, где инспектор. Просматривая документы, Гашпарац не переставал думать о Ружице Трешчец — Белой Розе, он пытался воссоздать события того вечера, когда было совершено убийство. Он представлял себе Валента за столом, уставленным пивными бутылками, даже с картами в руке. Воображал, как мчится на своей машине в сторону Любляны Адальберт Гайдек, и навстречу ему по обочине шоссе бегут светящиеся белые столбики, и приборный щиток освещает снизу его лицо. Перед мысленным взором адвоката представал погруженный в мечты Звонко, на кушетке в темной маленькой кухне, возле светящейся шкалы радиоприемника. Видел торопливо шагающую по косогору Белую Розу. Одна или с кем-то? Он даже слышал шелест гравия у нее под ногами, угадывал клочок бумажки с номером его собственного телефона в сумочке. Вот она приближается к роковому месту, к ее шее тянутся руки. И тут все обрывалось. Он курил, бездумно глядя в документы, сегодня утратившие всякий смысл.

После обеда домашние разошлись, и в большом доме он остался один. Опять, несмотря на привычную ситуацию, почувствовал себя гостем, чужим, никому не нужным, и решил прогуляться. Пешком он спустился в город. Купил газеты, но даже не развернул их. Почти машинально сел в четырнадцатый трамвай, идущий к Саве. Сошел возле «Вестника», потому что решил идти на Гредицы через Кнежию, чтобы не видеть то место, где было обнаружено тело Ружицы. Он не знал, к кому и зачем идет, просто хотел собраться с мыслями и верил, что там это будет сделать легче.

Неподалеку играли в шары. Площадка была приличная, хотя и не отвечала норме: вероятно, самодельная. Она пряталась за домами, вблизи Хорвачанского шоссе, в каких-то развалинах, среди зарослей терновника и бузины. Играли мужчины, еще вполне крепкие, но явно пенсионеры. Они препирались и спорили на всех возможных наречиях. Было их десятка два.

Неожиданно Гашпарац заметил Валента. Он сидел на камне в стороне от играющих, уперев локти в колени, с сигаретой и бутылкой пива, которую зажал между ступнями ног. На него никто не обращал внимания, он не играл и не участвовал в спорах игроков, и Гашпарац усомнился — видит ли он вообще что-либо вокруг себя. Он подошел к нему, подсел. Валент лениво повернул голову и скользнул по нему взглядом.

— А, это вы, — произнес он без всякого выражения. — Живете поблизости?

— Нет, — ответил Гашпарац и остановился. — Нет, — повторил. — Вас ищу.

— Опять? И что вы сюда повадились? Не хватает мне милиции, так теперь еще вы… Думаете, я попугай, чтобы болтаться в клетке и бормотать каждому одно и тоже?

Гашпарац удивился вспышке человека, который предпочитал выглядеть безразличным. И пришел к заключению — Валент чего-то побаивается. Поэтому качал без обиняков:

— Я хочу спросить вас о Гайдеке.

— С чего это он вам понадобился?.. Теперь и он вас заинтересовал? А существует что-нибудь, что бы вас не интересовало?

Валент хотел казаться ироничным, потому замолчал. На площадке о чем-то горячо спорили, и они могли разговаривать, не опасаясь, что их услышат.

— Меня интересует, — спокойно спросил Гашпарац, — действительно ли Гайдек вам друг?

— Нет, — вызывающе ответил Валент. Потом, уловив на лице адвоката выражение, которое, как показалось ему, говорило, что из подобного ответа могут последовать самые различные выводы, прибавил: — Но и не враг. Просто так. Знакомый.

— Только? Почему же тогда он встречал вас в аэропорту, когда вы возвращались из Германии? Именно он, а, скажем, не Звонко, ваш старый приятель.

— А при чем тут Звонко? Меня и со Звонко ничего не связывает, и с ним я не венчанный. — Он снова взглянул в лицо адвокату и, заметив вопросительное выражение, сказал: — Встречал, встречал, ну и что из того? Было у нас с ним дело, вот он и встречал. Вам этого достаточно?

— Может, он там оказался из-за Ружи?

Валент смутился, повернул голову и уставился на адвоката покрасневшими глазами. Он давно не брился, лицо его было серым. Они смотрели друг на друга, не отводя глаз, и, хотя рядом галдели игроки, им казалось, что вокруг царит мертвая тишина. Наконец Валент, успокоившись, медленно проговорил:

— Я почем знаю, может, и из-за нее.

— А вам это все равно?

— Сейчас?

Этим было сказано так много, что у Гашпараца екнуло сердце. И все-таки не настолько много, чтобы можно было сделать какой-либо определенный вывод.

— Вы знали, что они встречаются?

— Знал, ну и что?

— Ничего. А как вы на это реагировали?

— А почему я должен был на это реагировать?

— В такой ситуации люди обычно как-то…

— А я вот никак.

— Почему?

Валент пожал плечами, давая понять, что на вопрос отвечать не намерен, и не потому, что не находит нужных слов, а потому, что считает излишним говорить на эту тему. Гашпарац долго ждал, а когда понял, что Валент ничего не скажет, решился:

— Может, потому, что вы замышляли нечто более серьезное?

— Более серьезное?

— Отомстить, например.

— Отомстить? Кому?

— Ей или ему.

Валент поморщился. И протянул:

— Ну, вы даете!

Они замолчали, следили за игрой. Шары с облачком пыли подскакивали на сухом песке, которым была посыпана площадка. При каждом удачном броске болельщики шумно выражали восторг, аплодировали, хлопали друг друга по плечу.

— А почему бы нет? — спросил Гашпарац.

— Ну что вы ко мне пристали? — В голосе Валента звучало не раздражение, а скука. — У меня есть на то свои причины. Я ему кое-чем обязан. Кроме того, я знал: он от нее ничего не добьется.

Гашпарац пошел на хитрость. Он прекрасно сознавал, что Штрекар его не одобрил бы, однако не мог удержаться и заговорил раньше, чем успел взвесить все «за» и «против».

— Вам известно, что Гайдек уговорил Розу сфотографироваться в аэропорту, пока они ждали прибытия вашего самолета?

В первое мгновение адвокату показалось, что уловка увенчалась успехом. Валент вздрогнул, поднял голову и уставился воспаленными глазами на Гашпараца; он долго смотрел испытующим взглядом. Наконец переспросил:

— Сфотографироваться? Ее?

— Пока ждали самолета.

Но лицо Валента уже было спокойным. Он утратил всякий интерес к разговору. Коротко бросил:

— Я об этом ничего не знаю.

— Разве она не говорила вам о фотографии?

— Нет. Я вообще не слышал ни о какой фотографии. А вы откуда знаете?

— Нам сказал Гайдек, — солгал Гашпарац.

— И у вас есть фотография?

— Нет, — опять солгал адвокат. Он уже испугался, не слишком ли далеко зашел, нарушая инструкцию Штрекара.

Они молчали, глядели на игроков, которые, сбросив рубахи, спорили и размахивали руками, словно подвыпившие. В конце концов Гашпарац спросил:

— Вы по-прежнему не хотите сказать, зачем мне звонили?

— А что я могу сказать? — вздохнул в ответ Валент Гржанич. — Заметил как-то у Розы бумажку: ваше имя и номер телефона. Подумал, может, узнаю, зачем вы ей понадобились. А теперь вижу — вы и сами не знаете.

XVII

— Папа, а почему тут нет цветов?

Склон был крутой и тенистый, поросший папоротником и какой-то странной травой — низенькой, плотной, с толстыми стеблями. Девочка бегала и собирала цветы, промокшие сандалии были в грязи, а белые гольфы — влажные. Но именно это и составляло одну из главных прелестей их воскресных прогулок: он не останавливал дочку и не бранил за то, что испачкалась.

— Потому что здесь сыро и мало солнца. Цветы этого не любят.

— Тогда уйдем отсюда.

Было воскресенье, и они приехали в Рогашска-Слатину. Из дома отправились рано, доехали быстро и, оставив машину в городке, пошли гулять по окрестностям. Они были единодушны: Гашпарац предпочитал сначала нагуляться, а уж потом побродить по городку, а девочке хотелось поскорее нарвать цветов. Так, держась за руки, шли они по узкой тропинке, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться долиной, белыми звонницами церквей на холмах и голубевшими вдалеке горами. Гашпарацу вспоминались родные края, а девочке, вероятно, недавно прочитанный роман.