Забытый аромат - Елена Дорош
– Это на пробу. Надеюсь, господин Мани будет в восторге.
Серафима, которая все время, пока он совершал свои манипуляции, не спускала с Верстовского глаз, немного успокоилась.
Только духи и ничего более. Конечно. Зачем Верстовскому травить Манина? У него совсем другой план.
У себя в комнате она убра пробник в сумку и защелкнула замок.
Шаг следующий
Ровно в восемь Серафима постучала в номер Манина. Он открыл мгновенно, словно ждал под дверью.
– Я так и думал, что это вы.
Вид у него был напряженный.
– Добрый вечер, господин Мани, – проговорила она официальным тоном и, шагнув внутрь, захлопнула дверь. – Александр, простите за этот спектакль.
– Да чего там, – махнул рукой Манин. – Я ведь сразу понял, что дирижирует всем Верстовский. Вы расскажете, что он придумал?
– Для этого и пришла.
– Тогда садитесь. Чувствую, разговор будет долгим.
Серафима села и вдруг поняла, что не знает, с чего начать. Так долго прокручивала в голове разговор и вот растерялась.
Манин не торопил, но по бледному и словно просевшему лицу было видно, что тревога его совершенно измучила. Неужели боится старого недруга? Или не его, а того, что тот сможет опередить и напасть первым? Это ведь Манин должен покарать убийцу, а не наоборот.
– Знаете, почему я пришла к выводу, что вы говорите правду, а Верстовский врет? – неожиданно для самой себя спросила она и посмотрела ему прямо в глаза.
Манин не отвел взгляд. Только на скулах выступили желваки.
– Мы нашли в Интернете вашу с Ингой фотографию. Инга и Алекс Мани. Нет, меня убедила вовсе не подпись. У вас там лица … Такие были у моих родителей на свадебной фотографии. Не смогу объяснить…
– И не надо. Такое же лицо было у вас, когда Михаил взял вас за руку. Я угадал?
Серафима кивнула и почувствовала, что по лицу потекла слеза. Она крепко вытерла ее рукой.
– Что-то случилось?
Она совершенно не собиралась рассказывать этому человеку о своей беде, но неожиданно у нее вырвалось:
– У нас украли ребенка. Миша поехал искать. И вот. Сутки не могу дозвониться.
– У вас ребенок?
– Не у меня, у Миши. Димка. Ему пять всего.
– А кому понадобилось его красть? Матери?
– Миша думает, что это сделал его бывший друг. Сначала он увел жену, потом прислал отморозков, и те перед самыми соревнованиями избили Мишу так, что он до сих пор хромает. А теперь решил, что и Димку надо забрать. Чтобы добить. Понимаете?
– Он спортсмен?
– Да. Биатлонист. Чемпион мира.
– Подождите-ка. Его фамилия, случайно, не Княжич?
– Да.
– Так я видел его на чемпионате Европы!
– Правда? – спросила Серафима.
Почему-то ей казалось важным, что кто-то знал Михаила другим. В прежней жизни.
– Конечно. Очень хорош был на трассе. Легко шел даже на последних километрах. Казалось, никаких усилий не прикладывал. Дыхание почти не сбивалось, поэтому всегда попадал в девятку или десятку с первого выстрела. Это редко бывает.
– Он такой.
– А его друга как звали? Не Малафеев?
– Вы и его знаете?
– Слышал. Вечно дышал Княжичу в затылок. Неудивительно, что возненавидел этот самый затылок лютой ненавистью. Но почему вы решили, что это он?
– Миша сказал. Он не сомневается.
Манин коротко взглянул на нее.
– И где Княжич теперь?
– Погнался за Малафеевым.
– Выходит, теперь он дышит Малафееву в затылок. Хотя… Полиция тоже ведь ищет?
Серафима вздохнула.
– В полицию мы не сообщили.
– Почему?
– Точно не знаю. У Димки в курточке вшит маячок. По нему Миша должен его найти.
– Это очень глупо и опасно.
– Я думаю, Миша не хочет вмешивать полицию из-за Аллы.
– Это мать?
– Да. И жена Малафеева. Она от Димки сразу отказалась. И вот теперь…
Манин смотрел на нее, но думал о чем-то своем.
И тут в тишине номера грянул звонок сотового телефона. Серафима с Маниным вздрогнули.
– Ваш, – сказал он.
Серафима выхватила телефон из кармана и так побледнела, что Манин испугался.
– Миша!
Он не слышал, что ей ответил Княжич, но видел, как постепенно меняется ее лицо. Глаза то вспыхивали благодатным огнем, то наливались слезами, то превращались в застывшие зеленые точки.
– Нет, никуда. Я сижу дома и жду вашего возвращения, – наконец произнесла она и, отключившись, еще с минуту сидела, изо всех сил сжав телефон, как будто хотела раздавить.
– Ну что? – наконец не выдержал Манин.
– Он догнал Малафеева. Они подрались, Миша выронил телефон, поэтому не мог позвонить. Номер наизусть не помнил.
– А ребенок?
– В больнице. Малафеев дал ему снотворное, очень сильное, чтобы мальчик не плакал и из машины не вылезал. Разбудить долго не могли, но сейчас уже все хорошо. Димка проснулся и спросил, когда они поедут домой…
На последних словах ее голос вдруг повело куда-то, лицо Манина, сидящего напротив, расплылось, и, если бы тот не успел подхватить, она упала бы.
– Успокойтесь. Все ведь уже хорошо. Скоро они приедут домой, и вы увидитесь, – голосом заботливой бабушки говорил Манин, усаживая ее в кресло и подавая воду в высоком стакане.
Серафима встряхнула головой и почувствовала, как что-то большое и страшное откатывается в черную глубину сознания.
– А телефон нашелся? Или он номер вспомнил? – спросил Манин, чтобы быстрее вернуть Серафиме способность соображать.
– Он снова приехал на то место. Это недалеко от заправки. Нашел и сразу позвонил.
Она посмотрела на Манина полными счастливых слез глазами.
– Ну вот, видите. Не все заканчивается плохо.
Серафима вытерла глаза.
– А я чего только не передумала! Самое страшное уже.
– Но оказалось, что надо надеяться на лучшее.
Она вдруг взглянула остро.
– А вы? Надеетесь на лучшее?
Он отпрянул и сел в кресло.
Серафима продолжала разглядывать его, словно впервые увидела.
– Ваши с Мишей истории похожи. Вы – талантливый парфюмер, Княжич – талантливый спортсмен. И у обоих был друг, который завидовал так, что был готов убить.
Манин молчал.
– Так же, как Верстовский, Малафеев всю жизнь потратил на ненависть.
– Вот только конец историй будет разным, – неожиданно произнес Манин. – Ваш Михаил вернул сына и нашел новую любовь.
– А еще посадил дерево и построил дом.
– Все, как положено мужику, – усмехнулся он.
– А у вас не так? – спросила Серафима, хотя знала ответ.
– Нет. Все эти десять лет я не жил. Не сажал дерево, не строил дом, не искал любовь. Я хотел только одного.
– Отомстить за смерть Инги?
– Не отомстить, а покарать. Разве я не имею на это права?
Он вскинул глаза.