Бюро темных дел - Фуасье Эрик
Вдохновленный этой мыслью, инспектор принялся взбираться на поросший лесом склон лощины. Его медленный подъем скрашивало пение какой-то невидимой птицы; легкий ветер нес приятный запах мхов и по пути сметал с черных веток последние золотистые листья. При иных обстоятельствах Валантен охотно задержался бы, чтобы полюбоваться этой чарующей осенней картиной, пронизанной ласковым духом меланхолии, но инстинкт охотника неуклонно вел его вперед. Внутренний голос шептал, что он явно не зря сегодня трясся в дорожном рыдване, чтобы попасть в Ольне.
На середине склона инспектор оглянулся. За черным кружевом ветвей голых деревьев открывался великолепный вид сверху на парк и небольшую загородную усадьбу, переделанную доктором Тюссо под клинику. Здание стояло на берегу пруда, по которому плавали несколько лебедей, ломая на безмятежной поверхности воды отражение кустов утесника.
Валантен перевел взгляд на лестницу из белого камня, которая вела к парадному входу, – у нижних ступенек стояло элегантное тильбюри[57]. Он достал из сумки морскую подзорную трубу, растянул ее, поднес к глазу и нацелил на экипаж. Судя по роскошному оснащению и двум чистопородным лошадям в упряжке, тильбюри могло принадлежать только очень состоятельному владельцу, вероятно вельможе. Затем инспектор осмотрел фасад. Ставни на нижнем этаже были открыты, но почти все окна убраны решетками и здесь, и на втором этаже. За белыми занавесками кое-где мелькали фигуры проходивших по комнатам людей.
Валантен решил набраться терпения – рано или поздно из клиники кто-нибудь выйдет, а в его распоряжении был целый день, по крайней мере, уйма времени до последнего рейса «кукушки» в Париж. Поэтому он уселся на кучу сухих листьев, удобно прислонившись спиной к стволу орехового дерева, и достал из кармана куртки серебряную флягу. Добрый глоток старого арманьяка раскатился волной уютного тепла по всему телу.
«Что ж, дражайший доктор Тюссо, попытаемся разобраться, зачем это вы превратили свою клинику в неприступную крепость», – подумал молодой полицейский.
Коротко говоря, ждать до самого вечера ему не пришлось. Для начала он заметил сторожа с большим псом на поводке, кругами обходившего парк через равные промежутки времени. Затем выяснилось, что персонал питается и, видимо, ночует здесь же, в клинике, поскольку в обеденный час никто ее не покинул. И наконец, когда солнце уже начало клониться к горизонту – карманные часы Валантена показывали около четырех, – входная дверь открылась, выпустив на крыльцо человека в рединготе цвета глазированного каштана. Валантен навел подзорную трубу на худое костистое лицо с остроконечной бородкой. Сомнений быть не могло: на крыльце стоял владелец здешних мест, тот самый врач, которого инспектор видел в морге у трупа Люсьена Доверня, а затем – на похоронах последнего. Сейчас доктор Тюссо разговаривал с кем-то, пока что остававшимся внутри здания. Через некоторое время дверная створка открылась шире, и порог переступили еще двое.
Валантен живо вскочил и подкрутил колесико подзорной трубы, наводя на них резкость. Особе, перед которой Тюссо явно рассыпался в любезностях, было лет тридцать. Инспектор хорошо рассмотрел красивое надменное лицо и восхитительные медно-рыжие волосы, уложенные на английский манер: локоны рассыпались по плечам. Под пелериной из расшитого муслина это дивное видение было облачено в платье из органди с декольте «лодочкой» и зауженными книзу пышными рукавами. Такой роскошный наряд больше подходил для прогулок по Елисейским Полям, нежели для поездки в загородную клинику. Красавица что-то оживленно обсуждала с врачом.
Третий человек на крыльце держался чуть в стороне. Это был мужчина в темной одежде, плаще и цилиндре. Он не принимал никакого участия в разговоре и, казалось, вовсе им не интересовался: безучастно стоял, словно погрузившись в свои мысли, далекие от того, что происходило вокруг. Однако стоило прекрасной особе подать ему знак, после того как доктор Тюссо раскланялся и поцеловал ей руку, человек в цилиндре немедленно устремился вниз по ступенькам, опередив спутницу. При этом походка его выглядела весьма странной – напряженной и скачкообразной, будто он шел на негнущихся ногах. И он двигался так же неуклюже и неуверенно, когда помогал женщине устроиться в тильбюри. Затем этот человек медленно обошел экипаж и уселся рядом с ней. На мгновение, снимая колеса с тормоза и берясь за вожжи, он повернул голову так, что Валантену стало видно его лицо. И это лицо инспектора поразило – он понял вдруг, почему незнакомец двигался так неестественно и заторможенно.
Его широко открытые глаза смотрели в пустоту и были странно, даже пугающе неподвижны. Человек в цилиндре с отсутствующим взглядом как будто спал наяву.
Глава 26. Четверо против одного
С наступлением ночи над Парижем нависли тугие тяжелые тучи. Над рекой поднялся влажный ветер, взбивая рябь на поверхности воды. Валантен прошел мимо монастыря селестинцев и оставил позади здания Арсенала, где, несмотря на поздний час, еще царила суета. Напротив, посреди тускло поблескивавших вод Сены, четко вырисовывался остров Лувьера[58]. Уже лет двадцать его использовали исключительно как дровяной склад. Построек там было мало: контора управляющего на западной оконечности, собственно складское помещение небольших размеров и руины бывшей мануфактуры, где когда-то производились пуговицы. В эпоху Террора мануфактура эта была реквизирована и приспособлена под производство оружия, а впоследствии заброшена. Больше там ничего примечательного не было: несколько чахлых тополей да валуны. По ночам, после ухода рабочих и грузчиков, остров становился совершенно пустынным.
«Идеальное место для тайной встречи… или для засады», – подумал Валантен. Поплотнее запахнув полы плаща, чтобы защититься от ночной прохлады, он шагал над проливом Май по Пон-де-Грамон. Этот мост соединял остров Лувьера с набережной Морлана на правом берегу Сены. Шаги инспектора, сопровождавшиеся ритмичным постукиванием трости по деревянному настилу, громко разносились в тишине, оповещая о его присутствии всю округу в радиусе одного лье. Молодой человек, прищурившись, всматривался в берег острова, ожидая увидеть тех, кто его там ждал. Но берег был безлюдным. Единственный масляный фонарь освещал фасад хибары, служившей конторой управляющего складом, но желтоватый свет был не в силах рассеять сумрак. От воды поднимался туман, укутывая остров бледным саваном.
Добравшись до другого конца моста, инспектор приблизился к фонарю. Здесь не было ни души, лишь старый бродячий кот прикорнул на скамейке под фонарным столбом, но при виде Валантена он проворно шмыгнул в темноту. Инспектор удостоверился, что контора заперта на замок и что внутри никто не прячется. Расступившиеся ненадолго тучи дали пролиться на остров лунному свету, и молодой человек воспользовался этим, чтобы наскоро осмотреться. Казалось, всё здесь – поленницы, нагромождения досок, кусты и уцелевшие стены старой мануфактуры – покрывал толстый слой серой пыли, все словно сковало окаменевшим инеем, отчего над островом витал дух запустения и смерти. Впрочем, это мрачное впечатление было недолгим, потому что уже в следующую секунду тучи снова сомкнулись, образовав непроницаемый покров, и все подробности пейзажа погрузились во тьму.
Теперь, получив представление об окрестностях, Валантен решил занять место на скамейке, которое недавно освободил для него бродячий кот. Молодой человек уселся и достал флягу. Последний глоток алкоголя вернул его мысли к клинике доктора Тюссо, за которой он наблюдал почти весь день. Сейчас он уже ничуть не сомневался, что врач тем или иным образом причастен к гибели Люсьена Доверня. Мужчина в цилиндре, которого он видел на выходе из клиники в компании прекрасной незнакомки, выглядел в точности как лунатик – его поведение соответствовало тому, как, по описанию Фелисьены, вел себя ее брат во время приступов лунатизма. Это не могло быть простым совпадением. Все указывало на то, что подобные симптомы вызваны теми самыми оригинальными терапевтическими методами, разработанными доктором Тюссо. В чем же они заключались? И есть ли вероятность, что именно они привели Люсьена, молодого человека нервического склада, к самоубийству? Идет ли в данном случае речь о несчастном случае или о преступлении, которое еще предстоит раскрыть?
