Завещание моего бывшего - Хотатэ Синкава
Листая заключение, я спросила:
– Тут сказано про образцы один и два, а еще про образцы три и четыре. Это что, двойная проверка двух образцов?
Гиндзи равнодушно ответил:
– Нет, третий и четвертый я проверил просто так, из интереса. Это связь между Эйдзи и Рё.
Я на мгновение застыла. В тишине послышалось, как включилась печка, раздалось гудение, и подуло теплым воздухом.
– Что?! Эйдзи и Рё?! Тот самый Рё, сын их соседа, господина Додзё?
– Да-да, – лениво ответил Гиндзи. – Эйдзи как-то обронил: «Интересно, не мой ли это сын?» – с тех пор я их двоих по-другому и не воспринимал.
И правда: глядя на плачущего Рё, я представила лицо бывшего. Да и когда мальчик серьезно рассказывал, как его заставляют переучиваться на правшу, он очень напоминал Эйдзи.
– Племянник и сам обрадовался!
– Что? Вы и ему сказали?
От удивления я даже заговорила громче. Мне казалось, ДНК – это самая личная часть человека и невозможно просто так провести экспертизу, а потом заявить: «Эй, а у тебя ребенок есть!»
– Так ведь он очень любил Рё и даже говорил: «Вот бы он был моим сыном». Вот я и решил, что обязан поделиться с ним тем, что выяснил. Пусть он выдавал желаемое за действительное, но ведь у него были для этого какие-то основания, справедливо?
Тут меня осенило. Я развернула завещание и заглянула в список бывших девушек:
Юко Кусада, Эрина Окамото, Асахи Харагути, Айко Гото, Тиэ Ямадзаки, Юкино Морикава, Хинако Тамадэ, Масами Додзё, Акэми Исидзука…
Точно, Масами Додзё… Саэ говорила что-то неприятное про жену Додзё. Ее звали Масами.
– То есть Эйдзи соблазнил жену соседа?! – спросила я.
Гиндзи что-то промычал и возвел глаза к потолку, скрестив руки на груди.
– Когда-то Масами с Эйдзи были коллегами. С тех пор ее мужу-ветеринару поручили здоровье Вакха, а потом племянник, кажется, продал супругам участок земли по соседству со своим домом в Каруидзаве. Так что сначала он сошелся с Масами, а потом уж они стали соседями.
Ладно, пусть он составил список бывших возлюбленных, но неужели стоило вписывать даже ту, которая уже покинула этот мир? Хотя перед смертью, наверное, становится все равно, была их связь изменой или нет… Вспоминая слова Мураямы о том, как подробно Эйдзи отзывался о каждой, я начинала подозревать, что тот просто не мог успокоиться, не представив миру всех своих девушек.
– А когда вы рассказали ему об этом?
Гиндзи потер подбородок, вспоминая:
– Я поехал к нему сразу после того, как получил заключение: кажется, вечером двадцать девятого января.
– То есть прямо перед смертью?
– Да, он уже тогда плохо себя чувствовал. Видимо подозревая, что вот-вот умрет, Эйдзи сказал: «Я хочу оставить имущество Рё, позови Мураяму». Я тут же позвонил и попросил, чтобы он приехал на следующий день.
Я посмотрела на даты документов: первое завещание было подписано двадцать седьмого января, второе – двадцать восьмого. Значит, на следующий день Эйдзи узнал о сыне и решил опять изменить завещание. Только сделать этого не смог, потому что умер на рассвете тридцатого.
– Неужели Эйдзи был настолько плох? – уточнила я.
– Он уверенно говорил: «Я умираю». Не знаю, действительно ли он был при смерти, но чувствовал себя плохо – это точно.
Даже если кто-то настолько ненавидел его, чтобы убить, стал бы он лишать жизни уже умирающего человека? Мне кажется, достаточно было бы спокойно наблюдать, как объект ненависти медленно чахнет сам.
А если знать, что на следующий день завещание перепишут тебе в ущерб? Возможно, тут и придет в голову мысль уничтожить завещателя до того, как он успеет переделать документ. Тем более что Эйдзи и так одной ногой в могиле – вполне можно понадеяться на то, что смерть спишут на болезнь. А на случай, если все-таки не спишут, можно вложить в руку шприц с «Масл мастер Зет». Тогда семья Морикава приложит все усилия, чтобы скрыть причину смерти.
Усадьба не запирается на ключ, Эйдзи под снотворными – любой, кто имел возможность добраться туда в это время, мог совершить преступление. Но есть лишь один человек, у которого есть мотив.
– Значит, его убил Додзё, – пробормотала я.
– Господин Додзё? – переспросил Гиндзи.
– Ведь именно ему меньше всего хочется, чтобы Эйдзи переписал завещание.
Гиндзи с сомнением покачал головой:
– Но ведь Рё получил бы деньги. Разве это плохо для отца?
Я прыснула. Вот уж не думала, что придет день, когда я сама произнесу эти слова.
– Есть вещи важнее денег! Господин Додзё ни за какие миллиарды не хотел бы, чтобы все узнали, что Рё – ребенок Эйдзи. А может, и сами миллиарды ему поперек горла: ведь он был для своего сына единственным родителем – и вдруг появляется биологический отец и без его согласия вываливает на ребенка кучу денег. Как же тогда будет себя чувствовать Додзё?
– Но если он не хочет брать деньги, можно от них отказаться и плюнуть на завещание.
– Нельзя не принять деньги, которые полагаются сыну: намерений родителя недостаточно для отказа. По правилам, опекун не может принимать решения, неблагоприятные для ребенка, – объяснила я и внимательно посмотрела на завещание: – Сначала я подозревала Такуми, но, если как следует подумать, ему незачем было в это ввязываться: Эйдзи бы и сам умер, с таким-то состоянием здоровья.
– А что насчет Мураямы и сейфа? – спросил Гиндзи.
– Если бы похитителю требовались документы, он не бросил бы его в реку. Значит, преступнику было выгодно похоронить бумаги. И даже если бы однажды их добыли, результаты ваших анализов написаны непонятно: только вы знаете, чьи они. А завещание Эйдзи есть целиком на сайте – скрыть его невозможно. Следовательно, остается…
– Список бывших девушек? – закончил Гиндзи.
– Именно. Ведь там есть имя жены Додзё. А Мураяму убили, потому что он тоже видел этот список.
– Ну, это уж слишком! – схватился за голову собеседник.
Кстати, когда мы дергали траву вокруг усадьбы, Мураяма увел ветеринара в сторонку. Я-то была уверена, что они говорили о вознаграждении за заботу о Вакхе, однако юрист наверняка хотел уточнить, примет ли Додзё имущество, которое Эйдзи завещал Масами как бывшей девушке. Тогда сосед и узнал, что имя его жены находится в этом списке. И возможно, не вынес того, что кто-то еще знает об измене. Как и сказал перед смертью Мураяма, пусть
