Черное дерево - Мерседес Рон
Это были слезы.
В самом деле слезы.
Сколько лет я не плакал?
Все случилось по моей вине…
Только я виновен в ее смерти. Я и больше никто.
Я зажмурился, пытаясь отогнать воспоминания, причиняющие мне еще больше боли и порождающие чувство вины.
Мне было десять лет, когда мы познакомились. Меня передавали из одной семьи в другую с тех пор, как мне исполнилось два с половиной года, пока не удалось справиться с последствиями ломки, сопровождавшей меня с рождения. Моя мать была героиновой наркоманкой, и я родился наркоманом, а позднее, уже подростком, снова пристрастился к наркотикам. Справиться с зависимостью оказалось самым трудным делом в моей жизни, и Самара стала для меня незыблемой опорой в этой борьбе.
Я вспомнил ее испуганные карие глаза, когда обнаружил ее под своей кроватью в первую ночь, проведенную в доме Хеллоувелов. Мне ее даже официально не представили: в доме, кроме меня, было трое детей, и только Самара встретила меня с улыбкой. Она была на два года младше, ее белокурые косы покорили меня еще в детстве.
Улыбка, с которой она меня встретила, обернулась слезами, когда я стал неустанно третировать ее. Я был ужасным ребенком, всегда был таким. Я ненавидел всех и вся, и Самара стала первой жертвой.
На что я никак не рассчитывал, так это что в конце концов ее полюблю. Из перепуганной девочки с длинными косами она превратилась в самую красивую девушку в колледже. Мы жили вместе. Под одной крышей.
Мне вспомнился наш первый поцелуй… Для нее он действительно был первым; я же свой первый поцелуй отдал в двенадцать лет шестнадцатилетней девушке, назвавшей меня симпатичным.
С Сами я пережил первую настоящую любовь, если так можно ее назвать, но она принесла нам немало страданий. Сколько раз моя злость на всех выплескивалась на нее. Я никогда не был легким человеком, которым можно управлять.
Когда в восемь лет узнаешь, что мать выбросила тебя в помойный контейнер, как мешок с мусором, вряд ли будешь испытывать добрые чувства к кому бы то ни было, даже к себе самому. Лишь много лет спустя я смирился с тем, как началась моя жизнь. Лишь много лет спустя признал: я не виноват, что моя мать была наркоманкой.
Я выживал, как умел.
После нескольких часов в помойном баке, полном мусора, гниющих объедков и шнырявших вокруг крыс, голый и умирающий от холода, я все-таки выжил. И я все преодолел: не только то, что меня бросили, но и зависимость, которой меня наградила женщина, извергшая из своего нутра.
Ни одна семья не хотела меня брать, узнав об обстоятельствах моего рождения. Ни одна семья не хотела брать больного ребенка. А кроме того, будем откровенны, я не был белокурым ангелочком с голубыми глазами; где бы я ни оказался, никто не посмотрел на меня дважды.
Со временем я смирился с тем, что меня никто не полюбит. Смирился, что один в этом мире и ничего не поделать.
Я жил с этим, пока Сами не помогла мне понять, что это не так, есть люди, готовые меня полюбить. Она меня полюбила, несмотря на вспыльчивый характер, несмотря на зависимость, которая началась в шестнадцать лет и продлилась три года, несмотря на мою работу ни улице. Она любила меня. Доверяла мне самые потаенные секреты, мечты. Она доверила мне свое тело в ту летнюю ночь, когда мы занимались этим в ветхом фургоне. Она любила меня такого, какой есть, и вот теперь ее не стало.
Она мертва. Из-за меня, по моей вине.
От переполнявшей меня ярости перед глазами все потемнело. Я схватил первое, что попалось под руку – кровать, и перевернул ее. Матрас свалился на пол, на деревянной раме остались царапины, отвалилась ножка. Я продолжал крушить все вокруг, не в силах остановиться, не в силах успокоиться.
«Я люблю тебя, Себ. Несмотря на все твое дерьмо, всегда буду любить».
Я увидел ее в воспоминаниях, в тот самый день, когда она сказала мне эти слова. Она стояла передо мной как живая; казалось, я мог ее коснуться.
Почему, Сами? Почему погибла ты, а не я?
И тут я подумал о другой девушке, и мысли сковал страх – неведомый, всепроникающий, самый ужасный.
Марфиль.
Если я не смогу защитить ее, то кто это сделает? Она не должна погибнуть, черт побери! Никто больше не погибнет по моей вине.
Но прежде я должен кое-что сделать.
Сначала надо закрыть эту страницу.
А потом я их убью. Всех убью.
18
Марфиль
Я резко открыла глаза. Мне не впервой было так просыпаться. С тех пор как я оказалась в ужасном доме Маркуса, они частенько мне снились. Я постаралась отдышаться, убеждая себя, что все хорошо, мне ничто не грозит. Прижала руку к отчаянно бьющемуся сердцу и несколько раз глубоко вдохнула, пока не почувствовала, что снова могу уснуть. Но тут услышала страшный грохот, словно что-то тяжелое упало на пол.
Я встала и открыла дверь, прямо в пижаме и босая.
– Да что ты о себе возомнил? – выкрикнул Себастьян, и я бросилась на голос.
Свернув за угол коридора, увидела, что разъяренный Себастьян держит Рэя, заломив ему руку за спину и уткнув лицом в стену.
– А ну повтори, что ты сказал! – потребовал он. – А ну повтори!
– Все кончено, Себастьян, – с трудом произнес Рэй. – Тебя сместили. Поговори с Кэрол, она сама тебе скажет.
Себастьян судорожно вздохнул и оттолкнул его с такой силой, что тот качнулся и чуть не упал.
Он так изменился. Все его самообладание, похоже, куда-то испарилось. Глаза опухли от слез, а его ярость пугала.
Он посмотрел на меня, и мне показалось, что в его глазах что-то мелькнуло.
Суарес появился из-за того же угла, что и я, в одних лишь серых пижамных штанах.
– Что здесь творится? – спросил он.
– Он отказывается выполнять приказы, вот что.
Себастьян посмотрел на него с исказившей черты ненавистью.
– Отказываюсь или нет, вы не сможете помешать мне выйти за эту дверь.
– Они убьют тебя, если схватят!
Услышав эти слова Рэя, я шагнула вперед. Себастьяна убьют?
– Не схватят, – сказал он, поворачиваясь к нам спиной и направляясь к выходу.
– Они уж постараются! Или ты хочешь, чтобы гибель Самары оказалась напрасной?
Никто не успел ничего сказать, когда Себастьян выхватил из-за пояса пистолет и направил его Рэю в лоб.
Мы все застыли.
– Не смей
