Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов
— Я не знаю, что делать! — в отчаянии воскликнула Анна.
Он и сам не знал, только не мог в этом ей признаться.
— Давай все-таки, поедем, — мягко проговорил он, высвобождаясь из ее объятий. — Тут неподалеку есть одно очень спокойное место, мы там вдоволь поплачем вместе…
***
Бросить Осинкина в бой Норов собирался на финише — за две-три недели до голосования, не раньше. Однако обстоятельства сложились иначе.
Кампания, набирая обороты, вступила в последнюю, самую горячую фазу: охрипшие кандидаты метались с одной встречи на другую; типографии тоннами печатали макулатуру; в штабах круглосуточно шли совещания; по подъездам в третий раз ходили усталые агитаторы; «безобразники» клеили по ночам свои плакаты, сдирали и замазывали чужие.
Кочан, окрыленный своими успехами, уже не сомневался в близкой победе. Его рейтинг достиг 15 процентов, значения антирейтинга он не понимал и щедро раздавал братве должности в будущей администрации. Норова он одолевал требованиями денег и наседал на своих штабистов, чтобы те поддали жару. Они, однако, и без пришпоривания лезли напролом, нарушая на каждом шагу законы о выборах. На Кочана сыпались предупреждения избиркома, но он не обращал на них внимания.
Наконец терпение администрации лопнуло и после очередного явного беззакония его сняли. Случилось это в четверг, за три с небольшим недели до выборов.
Кочан поначалу просто не мог поверить в такую «подлянку». Он прилетел к Норову, рвал и метал, осыпая матерными угрозами этих козлов: Мордашова, Пивоварова и всю их долбанную шайку. Похоже, он ожидал, что народные массы в знак протеста вывалят на улицы, но они остались дома. Пивоваров сурово высказался на государственном телевидении, что бандитам во власти — не место. Взбешенный Кочан велел своей братве поперек всех щитов с портретами Пивоварова написать: «Сука конченная».
Егоров на вопросы журналистов относительно снятия Кочана отмолчался, и лишь штаб Осинкина сделал заявление, что применение подобных мер к оппозиционным кандидатам считает недопустимым.
Для решающего прорыва, по мнению Норова, было рановато; Олежку могли срубить так же, как Кочана. Но теперь, когда он лишился своей главной ударной силы, отсиживаться и тянуть дальше было нельзя, иначе весь протестный электорат уходил к коммунистам.
В воскресенье Осинкин выступил по телевидению с давно заготовленной речью. До этой минуты он воздерживался от прямой критики властей, но тут он разнес мэрию в клочья. Он резко обличил взяточничество и воровство городских чиновников, привел вопиющие примеры безответственности и разгильдяйства. Политику областной администрации он назвал антинародной и предательской. После этого он торжественно озвучил программу революционных реформ, которые должны были в короткие сроки обеспечить процветание городу.
Над этой программой целых две недели трудилась присланная Ленькой из Москвы команда экономистов и журналистов. Программа содержала оригинальные проекты в сочетании с конкретными цифрами инвестиций. Цифры, по правде сказать, были весьма приблизительными, а предлагаемые идеи — утопическими, однако выглядела программа эффектно.
Норов знал ее слабые места, но сам Осинкин свято верил в нее и заражал зрителей своей искренностью и убежденностью. «Программу Осинкина» — так велел Норов именовать ее активистам, — напечатали многие издания, разумеется, не бесплатно, а агитаторы распространили ее отдельными брошюрами.
***
Буквально на следующий день в офис к Норову ввалился целый отряд налоговой полиции с автоматчиками в масках. Охрану положили на пол; обыск продолжался шесть часов, сотрудников не выпускали из кабинетов; изъяли все документы, печати, электронную технику. Затем последовала блокировка счетов, повлекшая остановку работы Норовских фирм.
Перепуганный Дорошенко тут же впал в ступор. Норов и сам не ожидал от властей столь грубого натиска, однако, понимая, как много стоит на кону, старался не терять хладнокровия. Он обрывал телефоны знакомых в поисках выходов на силовиков. Отец Леньки находился в дружеских отношениях с начальником налоговой полиции; он устроил Норову неофициальную встречу с глазу на глаз. Генерал, человек умный, ловкий, из бывших «гэбистов», откровенно признался Норову, что действовал по личной просьбе Мордашова, который, конечно, не являлся его прямым начальником, но все же отказывать ему было не с руки.
При этом старшего Мураховского генерал уважал, да и к Норову относился с симпатией и перекрывать ему кислород не собирался. Он объяснил Норову, что и при советской-то власти старался избегать жестких методов, а уж сейчас зачем зверствовать? Обо всем можно договориться мирно, верно? Но создать видимость все-таки надо, сам понимаешь. Давай вместе думать, как выкручиваться.
Сошлись на том, что Норов закинет генералу сто пятьдесят тысяч долларов наличными, тот негласно разблокирует часть счетов, дав возможность работать, а проверки заволокитит месяца на три. К тому времени выборы давно закончатся, а как быть дальше — видно будет.
Прощаясь, генерал уже по-дружески попенял Норову на бардак в его бухгалтерии.
— Политика — политикой, но закон-то никто не отменял! Что ж ты прямо в лоб обналичиваешь да еще и документы у себя хранишь? Если уж твои бухгалтеры — такие идиоты, что ничего по-умному сделать не умеют, ты вели им хотя бы следов не оставлять! Пусть лучше все сожгут, а потом заявят, что бумаги при переезде пропали или, там, в подвале их затопило, — не мне, конечно, тебя таким вещам учить…
За бухгалтерию, между прочим, отвечал Дорошенко, и все упущения, о которых поведал Норову генерал, были на его совести. Покаянно кивая, Норов поблагодарил генерала и вернулся в офис с намерением немедленно вышвырнуть Дорошенко к чертовой матери, но тот куда-то благоразумно слинял, предварительно отключив телефон.
Норов позвонил Леньке и передал ему итог разговора.
— Хорошо отделался! — заключил Ленька. — Нормальный мужик — генерал. Мог бы и три сотни тебе зарядить, да и все четыре. Пришлось бы раскошелиться, а куда денешься? Через Москву такую канитель заминать — дороже раза в три получится. А донхуяна этого криворожского гони пинками! Я и так удивляюсь, зачем ты его терпишь?!
С тем, что все обошлось не так уж плохо, Норов был полностью согласен. Правда, избирательная кампания Осинкина, помимо того, что была чрезвычайно нервной, влетала ему самому в копеечку: он вложил в нее полмиллиона долларов и не стал их возвращать из Ленькиных средств, ему это показалось неправильным. Денег было, конечно, жаль, но Ленька и так уже ввалил уже больше трешника, а до конца было еще далеко; плати да плати.
Немного остыв, он решил Дорошенко не
