Сгоревшая жизнь - Юлия Александровна Лавряшина
Не прошло ни дня, когда Артур не корил бы себя за то, что не хватило зоркости, чутья. Был бы ее псом, уловил бы запах угрозы, резкий, как угарный газ. В детстве от него слезились глаза и першило горло. Сейчас он согласился бы на ежедневную пытку этой вонью, лишь бы вернуться на полгода назад, успеть спасти любимую женщину. И ничуть не сомневался: Сашка тоже пошла бы на это… И для нее Оксана была целым миром.
Нырнув в подъезд, Артур подождал на нижней площадке – не зайдет ли кто следом? Постоял рядом с тем самым местом, где лежала она… Через середину Артур до сих пор перешагивал, и Сашка делала так же, он замечал не раз. Удивительно, что она вообще осталась в этом доме…
Ее личико в дверном проеме показалось ему серым и изможденным. Он так и ахнул:
– Сашка! Все, больше ты туда не пойдешь!
– Пойду, – отозвалась она не упрямо, а скорее обреченно, словно говорила о неизбежном, и даже чуть удивлялась, что Артур не понимает этого. – Ужинать будешь? Я тушенку с гречкой сделала.
Как ни ужасно звучит, это было ее любимое блюдо, значит, решила порадовать себя. Иногда это просто необходимо…
– Буду, – мужественно согласился Артур, мгновенно решив, что выдержит испытание гречкой, – его мутило от одного запаха. Не говоря уж о тушенке… Но сегодня он не мог обидеть девочку еще больше.
У него давно определилось свое место за кухонным столом, и так получилось, что – во главе, хотя Артур не претендовал на него. Просто Сашка любила облокачиваться, широко отставив руку, и чуть ли не ложилась на крышку, когда они долго болтали, опустошив тарелки. Манерам Оксана ее научила, но с ним наедине Сашка позволяла себе расслабиться, и Логову даже нравилось это – значит, она считает его абсолютно своим. Порой настолько, что иногда забывала о его присутствии и говорила вслух точно сама с собой, положив голову на руку, вытянутую на столе, и глядя на звездочку, часто заглядывающую сквозь сетчатую занавеску. В ее тихом бормотании сливались реалии прошедшего дня с фантазиями о том, что сулит завтрашний или некий другой – неопределенный – день из будущего.
Она перескакивала с одного на другое, переплетая впечатления с сожалениями, а он слушал затаив дыхание, опутанный неощутимыми разноцветными нитями, часто фактически впадая в транс. По коже головы пробегали приятно покалывающие волны, и тянуло от удовольствия закрыть глаза, но Артур крепился, боясь обидеть Сашку.
Однажды Оксана вспомнила при нем, как обожала, когда Сашка, еще совсем маленькая, возилась с игрушками на диване у нее под боком:
– Знаешь, это как кошка толкается, вылизываясь, – такое же приятное ощущение. Нет, еще приятней! Я даже читать не могла, так было хорошо… Только боялась уплыть…
Но сейчас Сашка была не расположена к магической беседе. Она казалась взвинченной и подавленной одновременно, Артур сразу это заметил. И начал полегоньку вытягивать из нее подробности дня: чем занималась? С кем познакомилась?
– Они не похожи на людей! – наконец выплеснулось из нее.
Вилка сдавленно звякнула о тарелку.
– Больные?
– Ну конечно, не врачи. Хотя ты прав! В них еще меньше человечности. Ты представляешь, там пациентов до сих пор лечат электрошоком!
Логов неуверенно дернул плечом:
– Наверное, ничего лучшего не придумали…
– Лучшего?! Да они превратили их в… пингвинов!
– Почему в пингвинов?
– Они все ходят вот так, – выскочив из-за стола, Сашка медленно проковыляла от стены к стене, беспомощно растопырив руки и подтаскивая непослушные ноги.
Улыбнуться он себе не позволил, ведь она была на грани истерики:
– Похоже.
– И они еще смеют утверждать, что кому-то их электросудорожная терапия идет на пользу!
– Мы не знаем статистики, – осторожно заметил Артур. – А ты в курсе, как вообще родился этот метод?
Она посмотрела на него с подозрением:
– Ну?
– Один психиатр, уже не помню, как его зовут… Европеец, кажется. В общем, он обратил внимание на то, что после приема некоторых препаратов у его больных начинаются сильные судороги. Но вот после них почему-то их сознание проясняется… Научного обоснования этому феномену он дать не смог, но решил попробовать вызывать судороги искусственно. В гуманных целях, разумеется. Так эта терапия и родилась…
Дослушав, Сашка мрачно буркнула:
– Один хрен. Гуманные цели, говоришь? Людей в пингвинов превращать?
– Обычно говорят: в растения…
– Я тоже так подумала о первой девушке, которую увидела там. Но потом появились остальные… И это была настоящая пингвинья стая.
Смахнув неприятную картинку, Артур осторожно заметил:
– Мы же не знаем, в каком состоянии эти люди были раньше. Я видел троих больных в состоянии острого психоза. И только один из них был безопасен… Он часами стоял, подняв одну ногу, как цапля, и, выгнув шею, смотрел в одну точку. Не знаю, что он там видел… И как ему удавалось так долго сохранять равновесие, тоже не представляю.
– А двое других? – спросила Сашка, не глядя на него.
– Другие были… активными. Был один толстячок, очень добродушный с виду, как многие полноватые люди… Но ему мерещилось, будто со всех сторон подкрадываются ядовитые змеи. Они были на стенах, на полу, на людях вокруг него. И он лупил их палкой. В такие минуты он не видел людей и уж тем более не хотел причинить им вред, он просто сражался со змеями. Но человека, которого он едва не забил палкой, еле выходили в реанимации… Наверняка пострадавший предпочел бы увидеть пингвина, а не разъяренную гориллу с палкой.
Она подняла глаза, полные печали:
– Про третьего можешь не рассказывать…
– Почему же? Это была женщина. Она никого не пыталась убить или ударить. Она спасала.
– От кого?
– От чего… На нее постоянно мчался поезд. Видимо, скоростной. Ей слышался страшный лязг, стук колес, свистки… И она в ужасе пыталась увернуться от поезда-убийцы. А заодно вытолкнуть с рельсов тех, кто оказался рядом.
– Только никаких рельсов не было…
Артур кивнул:
– Именно. А были тротуары, с которых эта несчастная выталкивала прохожих прямо под колеса машин. Лестницы… Эскалаторы.
– Я поняла, – прервала Сашка. – Но Патрикеевна… То есть Софья… Это медсестра отделения. Она сказала, что в основном к ним попадают пациенты с депрессией. Они же безобидные!
– Серьезно? – Артур качнул головой. – Не хочу тебя пугать, но только в моей практике было несколько случаев, когда человек в состоянии депрессии вырезал всю свою семью. Искренне полагая, что тем самым спасает их… Насколько я помню, шестьдесят процентов детоубийств совершается родителями, чаще всего матерями, в состоянии депрессии.
