Сгоревшая жизнь - Юлия Александровна Лавряшина
Сморщившись, Сашка замотала головой:
– Не хочу этого слышать!
– Ладно, – согласился Артур.
И уже собирался встать, чтобы собрать грязную посуду, когда она сама спросила:
– Тот жуткий случай, о котором недавно рассказывали в новостях, – это то самое? Ну, когда мать придушила шарфом своих детей и бросила их на морозе… В лесу. Почти голенькими.
Он постарался, чтобы голос звучал ровно:
– Старший мальчик не выжил. Девочку удалось спасти, но ей ампутировали ручку.
– И та, которая шагнула с малышом с двенадцатого этажа? У нее тоже была депрессия?
Молча кивнув, Артур накрыл ее худенькую руку:
– Сашка, это серьезное заболевание. Тяжелое. Врачи – не садисты какие-то… Ты увидела жутковатую картинку, и я понимаю, что от такого дрожь пробирает. Но это промежуточная фаза лечения. А в каком состоянии эти женщины поступили в больницу, мы понятия не имеем… Даже если большинство из них суицидники, их все равно нужно было спасать от самих себя.
Убрав руку, он обнадеживающе улыбнулся:
– Я очень надеюсь, что скоро они все выпишутся и больше никогда не попадут в эту больницу.
Сделав уклончивое движение головой, Сашка пробормотала:
– Хотелось бы верить…
И решительно выпрямилась:
– Ладно, давай о деле.
Он едва не рассмеялся: «Ах ты, мой маленький солдатик!» Но не позволил себе даже улыбнуться, только деловито кивнул:
– Давай.
– Я познакомилась с двумя медсестрами, но они обе молодые и с убитыми не дружили. Кузьмичева постоянно ворчала на них, так что Софья даже обронила, что никто по ней не заплачет. Работы у них прибавилось без третьей медсестры, но они такие… расторопные! Справляются. Может, и ставку ее теперь делят.
– То есть их можно рассматривать как лиц вполне заинтересованных?
– Ой, ну не думаю… Было бы из-за чего! Они же копейки получают.
– Не очень правдоподобно, – согласился Артур.
– Еще я поболтала со второй санитаркой. Татьяна Васильевна ее зовут. Она постарше, и с Шалимовой они нормально общались, не цапались. Она мне даже обрадовалась, ей тяжело одной приходится. Ну я и начала из кожи вон лезть, чтобы помочь…
– Я и смотрю – ты совсем выжатая.
– Да это больше морально. Не так уж я устала от работы. Зато мы с Татьяной Васильевной поболтали по душам, когда минутка выдалась. Она говорит, что Шалимова с Кузьмичевой были прямо такие подружки-подружки! Сто лет вместе работали. А сама Татьяна Васильевна в этом отделении десятый год. И на ее памяти ничего криминального не случалось. Так что – увы! Никаких зацепок…
Артур с кряхтением потянулся:
– Ну понятно… Значит, надо искать тех, кто обитал там до твоей Татьяны Васильевны, – раздумывая, он побарабанил пальцами по столу. – Мне лучше не показываться там слишком часто… Узнай сама у заведующей, кто в девяностых работал в отделении вместе с Кузьмичевой и Шалимовой. Не дает мне покоя этот перстень! И эпоха эта… Я почти уверен: оттуда ноги растут.
– Но это же когда было!
– Знаешь, – усмехнулся он, – бывают вещи, которые не забываются.
Ее печальный вздох прозвучал тихим шелестом:
– Бывают.
Логов торопливо перенаправил поток ее мыслей:
– Что еще осложняет задачу: Шалимова никому не отправляла ту фотографию, которую украли из ее квартиры. В это трудно поверить, но с ее телефона вообще не было отправлено ни одного сообщения.
В прямом Сашкином взгляде отчетливо прочитывалось недоверие:
– Такое бывает?
– Возможно, она стала плохо видеть, поэтому предпочитала звонить. Или просто не разобралась, как это делается… Она ведь одна жила, некому было подсказать.
– А на работе? Полно же девчонок!
– А на работе она работала, – усмехнулся он. – Хочется верить…
Кивнув, Сашка предположила:
– Или у нее с грамотностью было не очень, и она стеснялась писать.
– Как вариант, – отозвался Артур с удивлением. – Поэтому только звонила. И знаешь, в основном кому?
Только на мгновенье задумавшись, Сашка покачала головой с сокрушенным видом:
– Кузьмичевой?
– Зришь в корень, – одобрительно отозвался он.
* * *
Почудилось, будто кто-то позвал меня, когда я снова вышла подышать в больничный сад. Эти передышки были необходимы, иначе я просто задохнулась бы в атмосфере беды и безнадежности.
Голуби уже заняли свои места в ожидании пунктуального кормильца, а из дверей нашего корпуса потянулись на прогулку унылые женщины. Я не стала мозолить им глаза и прошла в другой конец сада, где находился мужской корпус. Там меня и настиг голос, испугавший до дрожи… Накануне я наслушалась от Артура о галлюцинациях и уже выяснила, что бывают и слуховые, не только зрительные.
У меня ослабели колени: «Вот черт! Психоз что, заразен?!»
Никто не мог звать меня мужским голосом, ведь Артур определенно сказал, что не станет соваться сюда. По крайней мере, без особой необходимости. Я судорожно глотнула воздуха и, как воробей, задергала головой, осматриваясь.
И тогда он вышел из-за дерева…
– Сережка?! Малышенков?
Я не могла поверить своим глазам! Ведь буквально несколько дней назад я вспомнила о нем и даже попросила Артура выяснить что-нибудь о Сереге. Кстати, никакой информации я так и не получила… И вот он, пожалуйста, сам нарисовался в самом неожиданном месте – вытянувшийся, похудевший и как-то потускневший. Когда успел так измениться? Мы не виделись каких-то полгода…
Конечно, мы общались с ним в школе и до того, как он бесследно исчез, даже считались друзьями, но я никак не ожидала, что меня просто понесет к нему невидимой волной. Обхватив Сережку обеими руками, я подумала с облегчением: «Он – не глюк», но вслух этого говорить не стала. Его холодные ладони осторожно прижались к моим лопаткам. А голос прозвучал сипло:
– Я тебя еще вчера из окошка заметил. Понял, что ты тут работаешь… Решил подловить.
Я снизу заглянула ему в лицо:
– Из какого окошка?
Он мотнул головой в сторону корпуса:
– Из палаты.
– Ты лечишься тут? – Почему-то это ужаснуло меня так, словно моему другу был подписан смертный приговор.
Но в следующую секунду я вспомнила все, что произошло с ним за последний год: то дурацкое сочинение, его побег из школы, слухи о скинхедах… Неудивительно, что у Сереги сдали нервы. Надеюсь, только это…
– Ну да, – откликнулся он вяло.
Дольше стоять, обнявшись, было уже неловко, и я отступила, улыбнувшись ему, чтобы это не выглядело так, словно его признание меня оттолкнуло.
– Депрессия?
Глаза у
