Евгения Грановская - Фреска судьбы

— Это нечестно, — сказала она подрагивающим от ярости и обиды голосом.

— В этой жизни все нечестно, — ответил Ларин. — Обещаю тебе, я сделаю все, чтобы ты как можно дольше не видела этих денег. Ты знаешь, это в моих силах.

— Но почему?

— Неважно.

Вероника вгляделась в лицо Ларина, и вдруг ее темные, аккуратные бровки взлетели вверх.

— Ты к ней неровно дышишь! — воскликнула она. — Черт, как это я раньше не замечала! А я думала, такие, как ты, неспособны любить. Интересно, а когда ты развлекался со мной, ты меня тоже любил?

— Я не хочу это обсуждать, — сухо ответил Ларин.

Лицо Вероники стало злым и некрасивым.

— Ладно, не напрягайся, — ядовито проговорила она. — Мне только интересно, почему она? Что такого ты в ней нашел, чего нет во мне?

Ларин несколько секунд молчал, потом ответил с неожиданной серьезностью:

— Она хороший человек.

— Вот как? — Казалось, Вероника не верит своим ушам. — Хороший? С каких это пор тебе стали нравиться хорошие люди? Раньше ты их просто презирал.

На переносице Ларина появилась вертикальная складка.

— Я уже сказал, что не хочу это обсуждать, — произнес он.

Белокурый локон упал Веронике на лоб. Она оттопырила нижнюю губку и яростно на него дунула.

— Ты не можешь мне указывать, — сказала она. — Я все равно сделаю как хочу.

Ларин пожал плечами:

— Пожалуйста. Но тогда я кое-что расскажу твоему мужу, и он вышвырнет тебя на улицу, как блудливую кошку.

Лицо Вероника одеревенело. Она прищурила глаза и медленно процедила сквозь зубы:

— Ты этого не сделаешь.

— Сделаю, — спокойно ответил Ларин.

Несколько секунд Вероника размышляла, потом кивнула своим мыслям и произнесла с холодной усмешкой:

— Кажется, я поняла.

— Что ты поняла?

— Ты хочешь сам заграбастать все денежки. Поэтому и запрещаешь мне звонить.

Ларин брезгливо поморщился.

— Мне плевать на деньги.

— Тогда зачем? Неужели все это для того, чтобы затащить эту сучку в постель?

Ларин ничего не ответил.

— Эй! — послышался из гостиной зычный голос Барышева. — Вы где там? Решили уединиться, голубки?

Вероника повернул голову на голос, затем посмотрела на Ларина и сказала с холодной отчетливостью:

— Берегись, Ларин. Я тоже умею быть злой.

— В этом с тобой никто не сравнится. — Ларин швырнул папиросу в раковину и небрежно обнял Веронику за талию. — Пойдем в комнату, детка, нас уже заждались.

— Ну тебя и развезло, Ларик, — насмешливо сказала Марго спустя полчаса. — Ладно Барышев напился, он хоть художник, а ты-то куда?

— Художник! — криво ухмыльнулся Ларин. — Художник — это человек, который при слове «масло» вспоминает о холсте, а не о бутерброде.

— Однако я тебя не понимаю, Артур, — пьяно заговорил Барышев. — Ты хочешь сказать, что я плохой художник?

— Дерьмо ты, а не художник, — ответил ему Ларин.

Барышев слегка побледнел. Облизнул губы и кивнул:

— Ясно. Значит, я дерьмо. А ты — герой. Послушай, герой, а ты не боишься, что я дам тебе по роже?

— Ты? — Ларин покачал головой. — У тебя кишка тонка. Еще тоньше, чем единственная извилина в твоей корпоративной башке.

Ларин вдруг напрягся и громко рыгнул. Барышев презрительно усмехнулся и изрек, показывая на Ларина вилкой:

— Полюбуйтесь, господа, вот он — человек. Мыслящее существо. «Я мыслю, значит, я существую»!

— Пускай другие мыслят… — проговорил Ларин. — Мне достаточно того, что я существую. И вообще я… никогда… потом… и вообще…

Он тяжело вздохнул, закрыл глаза и спустя несколько секунд захрапел.

— Барышев, не обращай на него внимания, — примирительно сказала Марго. — Он просто напился.

Барышев грустно покачал головой:

— Нет, Марго, он просто свинья. Я всегда это знал. Он плюет на людей. Они для него игрушки, средство против скуки. Думаешь, он сейчас не соображал, что говорил? Прекрасно соображал. Он наблюдал за мной. Ему было интересно, как я себя поведу.

— Не выдумывай.

— Попомни мое слово, Марго, ты еще дождешься от него сюрпризов. И что-то мне подсказывает, что сюрпризы эти не будут приятными. Ладно, нам пора. Дорогая, ты как? — обратился он к жене. — Способна шевелить ногами или сдать тебя в вытрезвитель?

— Очень смешно, — хмыкнула Вероника. (После похода на кухню она была молчаливой и задумчивой.)

— Ну тогда хватай сумочку и пошли. Мы и так уже засиделись в этом разбойничьем шалмане. Прости, Марго, к тебе и дьякону это не относится.

Вслед за мужем Вероника встала из-за стола. Прощаясь, она как-то странно смотрела на Марго и отца Андрея, словно пыталась разглядеть за их чистыми лицами какую-то грязную, порочную изнанку, которую, возможно, постоянно ощущала в своей собственной душе. Но Марго и дьякон были слишком уставшими, чтобы обратить внимание на этот странный взгляд.

Закрыв дверь за гостями, Марго и отец Андрей вернулись в комнату. Дьякон посмотрел на храпящего Ларина и сказал:

— По крайней мере, в одном он нас не обманул.

— В чем? — не поняла Марго.

— Обещал надраться и надрался.

Марго улыбнулась.

— Вы его недооцениваете, батюшка. Держу пари, что через полчаса он проснется и будет трезв как огурчик.

В глазах дьякона застыло сомнение, но Марго оказалась права. Уже через двадцать минут Ларин поднялся и сиплым, невнятным голосом потребовал себе кофе. А выпив чашку, протрезвел настолько, что потребовал вторую.

— Я думал, водка отключит вас до утра, — сказал ему дьякон.

— Я для нее слишком крепкий орешек, — изрек Ларин и сунул в рот папиросу.

Взгляд у него был еще довольно мутный, но вторая чашка кофе исправила и это. Пока Ларин разделывался с кофе, отец Андрей достал из сумки альбом Джотто и принялся неторопливо его листать. Взгляд дьякона был задумчивым и сосредоточенным.

Марго некоторое время поглядывала на него, потом не выдержала и спросила:

— О чем вы думаете?

— О наших поисках, — ответил дьякон. — Последняя подсказка — это крест и солнце.

— И еще — Россия, — напомнила Марго. — Кажется, мы пришли к выводу, что монахини Моисеевского монастыря хранили какую-то реликвию. И что эту реликвию нашел профессор Тихомиров. Ну или, по крайней мере, напал на ее след.

— Возможно, — задумчиво проговорил дьякон. — Но что это была за реликвия? И как она попала в Россию?

— Ну как раз с этим все понятно, — сказала Марго, махнув рукой. — Вы же сами говорили мне о русской делегации, которая направилась в Константинополь в 1054 году. Они поклонились в ножки патриарху Керулларию, заверили его в том, что католичество — бяка и что сами они остаются православными. Патриарх расчувствовался и подарил им какую-то игрушку. Они притащили ее в Россию. С тех пор эта игрушка хранится тут. Нам с вами осталось ее найти — и дело в шляпе. А найти ее нам помогут крест и солнце. Вот над этими значками и поломайте голову вместо того, чтобы разглядывать картинки.

Отец Андрей прищурил глаза на Марго, едва заметно покачал головой и снова опустил взгляд в альбом Джотто, лежащий на его коленях. Внезапно лицо дьякона просветлело, он положил альбом на стол и повернул его к Марго.

— Взгляните на молодого волхва, — сказал он и пристукнул пальцем по репродукции. — На того, у которого нет бороды.

— А что с ним не так? Волхв как волхв. Хотя… — Темные брови журналистки слегка приподнялись. — Если я что-то в чем-то понимаю, то этот волхв… женщина?

Тут Ларин, до сих пор сидевший молча и словно бы пребывающий в дреме, поднял голову, сонно моргнул, тряхнул головой, сгоняя одурь, и сказал:

— Старушка, я не совсем в курсе того, о чем ты говоришь. Вернее — совсем не в курсе… Если честно, мне это даже неинтересно. Но должен тебе заметить, что среди волхвов не было женщины.

— Посмотри сам, если не веришь.

Ларин посмотрел на фреску.

— Гм… — Он почесал грязными ногтями щетинистую щеку. — Да, действительно, баба. Ваш Джотто не слишком-то придерживался церковных канонов.

— В этой фреске есть еще одна странность, — сказал дьякон. — По преданию, все три волхва были восточными царями, но короны есть только у двух из них. У женщины-волхва и у мужчины, который стоит рядом с ней.

— Удивительно! — сказала Марго. — Кстати, батюшка, волхвы ведь пошли поклониться младенцу Иисусу, когда увидели в небе ослепительную звезду?

Дьякон кивнул:

— Да, звезду Рождества.

— Звезда Рождества и младенец Христос… Это ведь те же звезда и крест?

— Безусловно, — сказал дьякон, со спокойным любопытством глядя на Марго, словно пытался угадать — насколько далеко она продвинется в своих рассуждениях. Марго между тем продолжала:

— Итак, первая звезда спыхнула на небе, когда родился Иисус. Это звезда Рождества. Вторая — в 1054 году, когда христианство разделилось на две ветви. Выходит, что два самых значительных события в истории христианства ознаменовались тем, что в небе загорались новые звезды. Вы знаете, батюшка, мне в голову лезут совершенно дикие мысли.