Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл
Являясь подвидом этого гостя, мы превратились во множество коварных узурпаторов.
Теперь Клео не сомневается, что он завершит разрушение, начатое сжиганием угля в промышленных масштабах. Последние двести лет человечество неосознанно, но изощренно занималось тем, что пробуждало своего родителя.
Она давно решила, что встретит свой конец вблизи любимых бухт. Возле береговой линии, где ее семья в течение нескольких поколений находила знаки и где она тоже нашла свой. Знамения, которые мир должен был изучать, символы, скрытые за постепенным разрушением цивилизации.
Теперь в ветре, дожде и безжалостных приливах, во снах, на толкование которых требовалась целая жизнь, пели новые голоса. Но каждый крик в ее кошмарах предвещает гораздо большие ужасы, которые еще только предстоит испытать.
Кто стал бы слушать семидесятипятилетнюю женщину, вступившую в свою последнюю битву с деменцией, местную чудачку, чья мать покончила с собой в психлечебнице? Гуляя возле супермаркетов и достопримечательностей этой ничтожной бухточки на юго-западе Англии, Клео рассказывала своим немногочисленным слушателям, что существует нечто страшное, которое нельзя ни осмыслить, ни, тем более, поверить в него. Рассказывала им, что оно уже многие годы ворочается в местных водах.
Скрытое от внешнего мира, но принадлежащее жизни, с которой мы знакомы.
В конце концов Клео находит в себе силы вырваться из бездействия, полной апатии, неоднократно прерываемой мечущимися в голове мыслями. Она выключает медиасервис.
Темнота в комнате сгущается. Жара вокруг ее кресла усиливается.
* * *
В ту ночь Клео снятся полипы – десятки тысяч синих студенистых форм с морского дна, отращивающих и волочащих за собой свои полупрозрачные лохмотья, пока вода в бухте не начинает напоминать пруд, покрытый густым слоем лягушачьей икры.
Среди них, по грудь в воде, стоят множество пожилых мужчин и женщин. Они поднимают свои иссохшие руки к ночному небу, непохожему на то, которое Клео видела раньше. Полог непроницаемой тьмы, испещренной далекими беловатыми паровыми шлейфами, напоминает мокрую от росы паутину.
Старики облачены в больничные халаты, завязанные у шеи. Они смеются или плачут от счастья, будто стали свидетелями чуда. Один или двое зовут на помощь. Среди них Клео узнает свою умершую мать.
Водная поверхность простирается до самого горизонта огромным эластичным ковром, вздымающимся и тошнотворно колышущимся, а тысячи серых и белых голов произносят в унисон имя.
С криком испуганного ребенка Клео вырывается из сна.
* * *
Ранним утром прохладнее. Она отправляется на короткую прогулку на Бродсендс-Бич, намереваясь дойти до лежащей за мысом бухты Элберри-Коув. В течение сорока лет своей работы на Агентство по окружающей среде Клео занималась изучением и охраной водорослей в той бухте. Теперь она не может нырять в силу возраста, но при каждой возможности продолжает приходить туда, чтобы отслеживать развитие иного характера.
Ей не следовало бы оставлять свой дом без присмотра. Иоланда, медсестра и сиделка, навещающая ее три раза в день, придет лишь через два часа. Но к тому времени станет слишком жарко для прогулок.
Пока никто не заметил ее на улице и не вызвал неотложку, Клео возвращается. Она вышла из дома, не одевшись должным образом. Посреди Бродсендс-роуд, проходя под заброшенными виадуками Брунела – этими каменными Левиафанами, до сих пор стерегущими каждый рассвет, она поняла, что на ней нет ничего, кроме ночной рубашки и нижнего белья.
В коридоре возле настенной вешалки она смотрит на записку и не помнит, ни как писала, ни как крепила ее на стену. Это напоминание о том, что ей нужно выпить таблетки, как только она проснется.
Наконец, одетая и принявшая лекарство, она стоит на Бродсендском пирсе.
Пять утра. Солнце встает, окрашивая бухту в бледно-голубой цвет. Небо отливает пронзительным серебром, которое через пару часов начнет жарить мозги.
Клео наблюдает необычное скопление черношейных поганок[10]. Их количество и расположение на песке снова кажется очень странным. Она пытается нащупать у себя на шее фотокамеру, но тщетно. Опять забыла взять ее, и уже не в первый раз.
До прошлого года она никогда не видела, чтобы в этом месте ловило рыбу больше трех поганок. Сегодня же насчитала двадцать особей. На пляже белым-бело от чаек. Они собираются здесь сотнями. Безутешно смотрят на море. Никто из них не взлетает и не кричит.
Там, где когда-то стояли пляжные хижины, городской совет возвел в преддверии предстоящего солнечного затмения смотровую площадку. Она тоже усыпана морскими птицами, погруженными в неловкое молчание и неподвижно всматривающимися в горизонт.
Последние годы, каждое лето Himanthalia elongata, или ремневидные водоросли, покрывают пляж словно огромная зеленая юбка, собираясь складками у края воды. Они плавают, полностью скрывая морскую поверхность на протяжении добрых пятидесяти метров от берега. В их широком неподвижном одеяле, будто задушившем сам прилив, Клео видит застрявшую огромную медузу-корнерота.
Потом различает вдоль берега большие бледные диски других медуз – корнеротов и ушастых аурелий. Они напоминают уродливые волдыри, выпирающие из запаршивевшей шкуры на спине какого-то крупного животного. Клео представляет, как под водорослями огромные белые щупальца сворачиваются кольцами вокруг густой зелени.
Когда-то воды залива походили на воды Средиземноморья. Офицеры нельсоновского флота поселились в этом районе, поскольку он напоминал им Гибралтар.
Клео думает о сотнях тысяч зрителей, которые скоро соберутся в заливе Торбэй, чтобы посмотреть на космическое явление. Им суждено увидеть зрелище, уже предвосхищенное этими подавленными птицами, боящимися ловить рыбу.
Часто останавливаясь, чтобы перевести дух, она идет по прибрежной тропе и пересекает пустырь, за которым лежит Эльберри-Коув. У нее есть меньше двух часов, прежде чем жара станет невыносимой. Дефицит электроэнергии нормирует работу кондиционера, поэтому в квартире ненамного прохладнее. Но в мыслях у нее и так царят путаница и тревога, даже без солнечного пекла.
Когда она идет вдоль утесов, впереди виднеется вымерший рыболовецкий порт Бриксхэма. Знакомый горячий ветер поднимается с моря и шумит в деревьях, окружающих пустыри. Клео пытается сохранить равновесие и не дать растрепаться непослушным волосам. Ей кажется, что деревья произносят то самое имя.
На пляже у нее за спиной потревоженные налетевшим ветром чайки прерывают свое тревожное молчание, испуганно кричат и взлетают. Клео наблюдает, как огромная пернатая эскадрилья направляется вглубь страны, удаляясь от некогда безопасного залива.
Вокруг нее сучковатые стволы сосен, бука и лиственницы, растущие вдоль прибрежной тропы, клонятся в сторону от моря. Их изгиб как бы намекает, что они хотят вырваться с корнями из земли и сбросить с себя швартовые тросы, удерживающие их в опасной близости от воды. За последнее десятилетие на территории от Дорсета до Корнуолла лиственные верхушки оставшихся
