Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл
Где-то за длинным мысом из щебня и камня, в задней части пляжа, раздается пронзительный крик. За ним следует жуткое хныканье. С другой стороны звучит жалобный вопль. Сердце у Клео разрывается от этого горестного звука.
Откуда-то из-за пределов пляжа доносится глухой удар брошенного на землю тяжелого тела. Он не только слышится, но и ощущается в колебаниях почвы. К звуку, похожему на треск ломающегося дерева, прибавляются несколько возбужденных криков. Будто жертву немалых размеров умерщвляет более крупный и свирепый хищник.
Убегая, Клео наступает голыми ногами на что-то хрустящее. Оно скручивается, вдавленное в песок. Клео смотрит вниз, на то, что раздавила.
На нее смотрит лицо, некогда бывшее человеческим. Но длинное бледное туловище принадлежит морскому коньку. Шипастый хвост беспомощно подергивается. По лицу существа читается, что его глубокие страдания подходят к концу. Рот, чрезвычайно похожий на человеческий, жадно глотает воздух. Розовые жабры на полупрозрачной шее трепещут.
Клео рыдает и хочет разбить хрупкую голову существа камнем, чтобы положить конец его мукам. Но преследователи уже перегнулись через каменистые выступы. Они шипят, чувствуя ее панику и усталость.
Путь впереди преграждает пестрый хобот, покрытый белыми пятнами болезни. Гигант, чья туша неподвижно лежит на берегу, наверное, размахивал этим отростком в предсмертной агонии.
Клео уверена, что попытка сбежать в любом направлении будет тщетной, и инстинктивно чувствует, что в этом песке легкой смерти ей не найти. Видя эти трупы на пляже и слыша хруст костей за дамбой из щебня, она понимает, что в этом месте и времени иначе не бывает. Худшего откровения и представить себе нельзя.
* * *
Клео с дрожью просыпается. Лицо у нее мокрое. Она разговаривала во сне или плакала.
Горло саднит.
Она едва не рыдает от облегчения, когда начинает медленно узнавать интерьер своей гостиной. Хотя некоторые фрагменты помещения кажутся ей чужими. По крайней мере, она не помнит, что они находились у нее в доме. Возможно, завтра эти детали и предметы станут узнаваемыми и принесут не тревогу, а успокоение.
Еще одна жаркая ночь.
Клео пьет воду из соски на закрытой чашке, которая стоит на подносе, прикрепленном к ее мягкому креслу. Уняв тревогу с помощью двух успокоительных таблеток, она включает медиа-сервис и смотрит, как на экране рушится мир.
Итальянские ВМС перехватывают пятое за три дня судно с беженцами. Подтверждена гибель нескольких тысяч человек. Выживших нет.
Съемка в ночном режиме транслируется из Средиземноморья.
Металлические переборки внутри дрейфующего судна трагически-серого цвета, у Клео он ассоциируется с морской войной или катастрофой. Низкий потолок, усеянный заклепками, пересекают трубы. Краска пузырится от ржавчины. Пылинки, поблескивая, плавают в темноте, словно планктон в затонувшей посудине. Снимая панораму, камера высвечивает неистово скачущего мотылька.
Нижняя палуба беспорядочно покрыта неподвижными фигурами. Этот нищенский караван тянется, сколько хватает взгляда: одеяла, обнаженные конечности, сброшенные сандалии, груды разрозненного багажа и бледные подошвы ног, прошедших великое множество миль, чтобы добраться до этого корабля, но навсегда утративших способность ходить. За границей видимости будто царит пустота.
Перед камерой появляется какая-то крупная фигура. Она движется неестественно прямо, словно астронавт в состоянии невесомости. Представитель министерства здравоохранения или военный ученый, облаченный в защитный костюм и несущий сумку с оборудованием. Появляются еще двое человек, в таких же костюмах с шлангами для подачи воздуха. Они осторожно бредут через желтовато-зеленую мглу, лица скрыты за затемненными линзами масок. В руках – пластиковые ящики. Некто четвертый снимает все на камеру, закрепленную на шлеме.
Далее следуют крупные планы раздутых лиц, раскрытых и налитых кровью глаз, оскаленных в гримасе ртов. Один мужчина с вытянутой шеей, высеченный в агонии, широко разинул рот, будто перед кончиной кричал на саму смерть. Рядом с ним мать сжимает в руках неподвижное дитя. Маленькая головка отвернута прочь, будто ребенок боится камеры. Большинство мертвецов лежат, уткнувшись в пол, словно они были не в силах смотреть на жизнь, из которой уходили.
Изображение сменяется внешним видом большого грузового судна. Древний корпус покрыт пятнами коррозии. Свет на мостике не горит, корабль дрейфует. Фонари окрашивают воду в красный цвет. Вдалеке кружат торпедные катера и фрегат. Само судно подсвечено белыми прожекторами, будто это некий образец для исследований, лежащий на черной поверхности моря. Вдоль него покачиваются на волнах резиновые шлюпки. Морские десантники толпятся в небольшом катере, при этом поглядывают вверх на релинг, держа оружие наготове.
Нос и корма усеяны неподвижными человеческими телами. Маслянистое море с привычным безразличием качает очередное древнее корыто, так и не пересекшее его.
Дети.
Так далеко, в относительном комфорте и безопасности своей квартиры в английском Девоне, Клео закрывает глаза и мысленно уплывает в собственную красную мглу. Она хочет, чтобы эти образы не меркли, но избыточный ужас со временем становится чем-то обыденным и перестает волновать.
Даже новая болезнь и бесконечный кризис с беженцами кажутся пустяками при нынешнем раскладе.
Когда Клео открывает глаза, на экране появляются субтитры с именами политиков, представителей власти, военных и ученых, но сил читать их у нее нет. Каждый говорит в отдельной части передачи.
Корабль плыл из Ливии, из груза были только люди. Снова отчаявшиеся беженцы из Восточной, Западной, Центральной и Северной Африки.
Через несколько секунд репортаж пополняется новыми кадрами.
Следует панорама темных зарослей, окутанных туманом. Среди высокой травы видны разбросанные по земле черные фигуры. Субтитры и карта указывают, что это лес в Габоне. Съемка тоже свежая, поскольку Клео еще не видела эти кадры на двенадцати новостных каналах, которые переключает, сидя неподвижно в адской жаре.
В университете она занималась морской жизнью в британских прибрежных водах, и теперь как вышедший на пенсию защитник окружающей среды не пропускает ни одну новость об осквернении природного мира. Словно мазохист, Клео следит за Шестым Великим Вымиранием, которое разворачивается всесторонне, в своем неумолимом и неустанном темпе в эту короткую эпоху антропоцена. Осознавая собственную вину, она больше не испытывает сострадания к своему роду из-за судеб других видов, с которыми человечество делило эту планету и которых последовательно истребляло. Шестьдесят процентов животного мира уже вымерло, поскольку Земле пришлось как-то разместить такое гигантское количество людей. Девять миллиардов, и это число растет. Клео жалеет, что дожила до этого момента.
Она меняет настройки, и комната наполняется звуком. Съемки сделаны в последних зеленых участках Экваториальной Африки. Считается, что это запись последних дней диких горилл. Клео даже не знала, что этот вид сохранился. Предполагалось, что оставшиеся двести тридцать
