Смерть в прямом эфире - Кирстен Уайт
И действительно ли жизнь в нем – благодать?
Айзек никуда не сворачивает, а направляет машину прямиком к окраине и по дороге в объезд холма. Вокруг больше не видно зелени и стройных деревьев, окрестности снова захватывает пустыня, словно городок был миражом, который уже исчез позади. Вэл падает духом, когда понимает, каков их пункт назначения.
Поселок из автоприцепов торчит из земли подобно сгнившим остаткам пней. Трейлеры разбросаны в хаотическом порядке вокруг центральной площади. Так и кажется, что при приближении они отрастят ноги и разбегутся прочь. Теперь, когда Вэл хочется побыстрее добраться до места, Айзек снижает скорость, въезжая в автопарк, будто предполагает, что там могут играть дети. Хотя, судя по всему, здесь никогда не играл ни один ребенок. Всё выглядит выгоревшим, потрескавшимся и рыжеватым из-за налета пыли цвета ржавчины. На натянутой веревке развеваются позабытые вещи, вывешенные сушиться. Теперь они покрыты пятнами грязи.
– О боже, – выдыхает Вэл, замечая впереди одинокий трейлер, который явно является их местом назначения. – Лягушки. – Айзек не шутил. Если прочие прицепы напоминают заросшие плесенью пни, то жилище ее матери кажется источником распространения заразы. Груды камней и множество керамических, глиняных и пластиковых лягушек образуют курганы вокруг площадки, из которой торчит трейлер цвета обглоданной кости, дополненный пожелтевшими трещинами и почерневшими щупальцами гнили, тянущимися от земли. – Это просто… ненормально.
– А может, добавляет жизнерадостности? – Айзек тут же сдается и прекращает свои бесполезные попытки подбодрить спутницу. – Да, пожалуй, слегка ненормально. Мне следовало лучше подготовить тебя.
Вэл чувствует себя осажденной под взглядами лягушек. Но хуже всего те существа, у которых вообще отсутствуют глаза – из-за погоды или времени. Айзек ставит авто на ручной тормоз, приоткрывает окна и заглушает мотор.
– Не ходи со мной, – выпаливает Вэл. – Я должна поговорить с матерью наедине. Но не уезжай, пожалуйста!
Она планировала отпустить Айзека, но просто не может остаться здесь после встречи. А судя по всему, своей машины у матери нет. По крайней мере, в рабочем состоянии. И придется застрять в трейлерном парке надолго.
Айзек берет руку Вэл. Она оказалась права: от его прикосновения ладонь перестает так сильно зудеть.
– Я никогда тебя не брошу.
В устах кого-то другого слова могли бы прозвучать игриво, но Айзек произносит их с абсолютной искренностью. Именно это сейчас так нужно Вэл. Ей кажется, что он – единственный ее друг. Больше, чем друг. Единственная родственная душа в мире. Якорь. А ведь вчера она даже не помнила его имени.
О боже, имена! Вэл понятия не имеет, как зовут ее мать, и начинает:
– Я не знаю…
– Дебра, – отвечает на недосказанную мысль Айзек.
– Дебра.
Звук имени ничего не будит в памяти Вэл. Либо она не замечает вспыхнувшей искры, слишком занятая борьбой со взвинченными нервами.
– Твоя мать не совсем в порядке, – неуверенно произносит Айзек и быстро продолжает после секундного колебания: – Не знаю, как еще объяснить. Она не сумасшедшая и не опасная – ничего такого. Просто… немного отстраненная.
Вэл собирается с духом, но перед тем, как выйти, оборачивается.
– Если услышишь сирены или увидишь, что подъезжают полицейские машины…
– С какой стати?
Она смущенно пожимает плечами и улыбается, пытаясь сделать вид, что пошутила, хотя говорила совершенно серьезно. Есть срок давности для дел о поджоге? А об убийстве? О случившемся в прошлом – настолько ужасном событии, что Вэл решила спрятать его за закрытой дверью, прочно забаррикадировав свое детство?
Айзек улыбается в ответ, подыгрывая.
– Если объявятся копы, мы сбежим отсюда, как Тельма и Луиза.
– Разве они не сорвались в пропасть? – Вэл почти не смотрела фильмы, но читала описания многих из них онлайн с компьютера Глории, чтобы понимать культурные отсылки в речи воспитанниц.
– Точно, – морщится Айзек. – Так, Бонни и Клайд тоже погибли. Как и Бутч Кэссиди с Санденсом. Кажется, побег от полиции в отдаленные места обычно заканчивается не слишком хорошо. Тогда давай надеяться, что до этого не дойдет, – он становится серьезным, а увеличенные линзами очков глаза так цепко удерживают взгляд Вэл, что создается ощущение, словно ее обнимают. – Ты не сделала абсолютно ничего плохого. Мы были еще совсем детьми.
Откуда ему всегда известно, что именно она чувствует? Ей хочется поверить в утешения, но нет, она сотворила нечто по-настоящему ужасное и потому никогда раньше не пыталась изменить свою жизнь. Потому что не заслуживала иного.
Вэл вылезает наружу. Гудение насекомых снова слышно, но не так громко. Возможно, их отпугивает нашествие фальшивых лягушек. Она осторожно прокладывает путь к двери. Крыльцо отсутствует, вместо него ступенькой служат два сложенных бетонных блока. Защитный экран приоткрыт и висит в нескольких дюймах над грязью под ногами. Вэл отодвигает его, поднимает кулак, чтобы постучать, и замирает.
Эту дверь будет уже невозможно запереть. Только распахнуть настежь. Если сейчас протянуть руку, неизвестно, что окажется на той стороне. Придется принять всё – таков уговор: если спрашиваешь о чем-то, то не жалуйся, получив ответ. Сейчас Вэл узнает, что сделала в прошлом, и, вероятно, поплатится за это.
Она стучит в дверь.
Спустя несколько мучительно долгих минут ожидания створка со скрипом приоткрывается. Взгляду предстает тусклый и пыльный интерьер, а также еще более тусклая и пыльная женщина. Она ниже Вэл, жесткие седые волосы коротко острижены, однако брови по-прежнему яркие и темные, в точности как у дочери. Глаза с тем же разрезом обрамляют такие же густые черные ресницы.
Эта картина порождает целую лавину воспоминаний, сквозь которые особенно отчетливо прорезается запах: цветочный, резкий, мускусный. Духи матери.
Вэл стоит за дверью, тяжело дыша, стискивая зубы и сжимая кулаки так сильно, что маленькие пальчики болят. Из-за створки доносится разговор обсуждающих поведение дочери родителей, а также резкий аромат парфюма матери, пропитавший всю одежду в шкафу, где прячется девочка.
«Что будем делать с этой ослицей? – слышится женский голос. – С меня хватит, Стив! Довольно. Я не могу больше ходить в школу, пытаясь уладить то, что в очередной раз натворила Валентина. Ты виноват, что она выросла такой упрямой и дерзкой. Нам повезло, что ее согласились взять в программу. Если ты откажешься, тогда…»
«Ладно, – голос отца звучит устало и так натянуто, будто готов лопнуть подобно струне. – Хорошо, давай попробуем».
«Я не поеду!» – вопит Валентина, вываливаясь из шкафа.
«Проклятье! – восклицает мать в ответ. – Что ты там делала?»
«Ты меня не заставишь! Никуда не поеду без Китти!»
«Ты поступишь так, как мы тебе скажем!»
Но это неправда. Они обе понимают: никто не способен заставить Вэл делать то, чего
