Смерть в прямом эфире - Кирстен Уайт
– А ты нет? Разве она не влияла на каждое твое решение, принятое после?
– Зачем ты на самом деле взялась за этот подкаст? – продолжает гнуть свое Хави, не отвечая.
– Мы записываем его, потому что круг распался, разрушив и волшебство. Разрушив ваше детство. Разрушив вас. Вы покинули программу слишком рано, и это было нечестно. По отношению ко всем. Мы потеряли зрителей, которым следовало смотреть передачу еще много лет, и потому хотим снова собрать друзей. Ради вас самих и ради всех остальных.
– Не притворяйся, что на съемках творилась одна только магия, – Хави кривит губы, словно попробовал что-то противное. – Иначе Китти не погибла бы. Ты раскопала что-нибудь насчет ее смерти на площадке? И если да, то должна сообщить мне, если надеешься стать следующим Ронаном Фэрроу[4].
– Я не знаю, кто это. Ты помнишь какие-либо формы насилия над вами во время передачи?
Хави стискивает челюсти. Разжимает. Снова стискивает. Затем опять вскидывает и намеренно опускает подбородок.
– Нет. Я помню, что попадал в неприятности, согласно своей роли. Но они никогда… точно не тогда. Тогда не было никакого насилия.
– «Тогда». Интересно, что ты употребил это слово. Значит, насилие случалось позднее?
– Ты спрашиваешь, могло ли известное, уважаемое и невероятно богатое семейство плохо обращаться с одним из своих членов? И показывали ли когда-нибудь ребенку с кожей на несколько оттенков темнее принятого, на что именно готовы пойти, чтобы сломать его и удержать от дальнейших поступков, способных бросить тень на репутацию всего клана? – улыбка Хави сверкает ослепительной безупречностью. – Только не так, чтобы остались хоть какие-то доказательства.
– Значит, на передаче… – ведущая мурлычет под нос несколько нот, поощряя собеседника ответить.
Он всматривается в фон за ней. Чернота, абсолютная пустота вокруг контуров фигуры интервьюера как-то странно отражается в глазах Хави, будто вытягивает что-то из него, и он ничего не может с собой поделать, желая заполнить голодную бездну.
– Он давал понять, чего ждет от нас, и мы следовали правилам. Даже я. Это было так просто. Может, если бы я задержался на съемках подольше, то усвоил бы урок достаточно хорошо, чтобы избежать того, что случилось позднее. – Его плечи опускаются. Он выглядит слишком уставшим, чтобы и дальше проявлять настороженность. Зрачки наконец расширяются, поглощая радужку. – Знаешь что? Ты права. Я действительно хочу, чтобы мои дети могли смотреть такую передачу. Смотреть или даже участвовать. Не представляю, каким образом избавить их от того, на что обрек, каким образом преподнести им уроки в более мягкой форме, которая не сломает и не внушит страх навечно. У меня, взрослого, моя семья до сих пор вызывает ужас. Такой, что мешает избавить собственных детей от ее влияния. Наверное, отец Вэл поступил правильно, когда забрал ребенка и сбежал, не оглядываясь.
– А она кажется тебе счастливой? – голос ведущей становится резче, ниже. – Ты считаешь, он спас ее от чего-то?
– Нет, – качает головой Хави. – Не спас. Вэл сама на себя не похожа. Не похожа на ту, кем была раньше. Прежде она никогда бы… Никогда бы не бросила нас, понимаешь? Никогда. А теперь она напоминает привидение. Исчезло всё, что делало ее особенной. А еще она… она даже забыла Китти. Можешь в это поверить?
Раздается новый всплеск статического шума, такого громкого, что Хави вскрикивает и зажимает уши руками.
– Можешь выключить? У меня такое ощущение, точно что-то ползает по моим мозгам.
– Всё имело смысл, когда ты стоял в круге, – звучит шелковистый, мелодичный голос. – В отличие от последовавших лет. Раньше ты чувствовал себя любимым и цельным. Чувствовал себя в безопасности.
– Да, – Хави осторожно опускает ладони, явно не вполне уверенный, что угроза для слуха миновала. – И самое гребано извращенское… Прости, знаю – следи за языком. «Следи за языком и не ругайся никогда, Так и только так будешь счастлив ты всегда». В общем, я хотел сказать: хуже всего то, что, даже зная о случившемся с Китти, мне всё равно иногда хотелось бы дальше участвовать в съемках. Хотелось бы вновь стать тем беззаботным хулиганом, разыгрывающим друзей и нарушающим правила, когда ставки невероятно низкие, а упреки очень мягкие. Когда меня поддерживали остальные. Поэтому идея взять своих детей и найти собственного Господина…
Хави резко замолкает и закрывает глаза ладонью, загораживаясь от темноты на стене. А когда опускает руку, то радужки снова появляются, а на лицо возвращается ослепительная профессиональная улыбка.
– И, пожалуй, найти собственное волшебство. То, которое обеспечит близнецам идеальное детство, позволит им вырасти и стать лучше, чем удалось их родителям. Найти собственную магию, которая исправит вред, причиненный влиянием семьи, и подарит счастье, безопасность и защиту навечно. Может, именно поэтому ты до сих пор одержима программой, а мы слетелись сюда, будто мотыльки на огонь.
– Ты скучаешь по волшебству.
– Оно принадлежит детству, – саркастично перебирает пальцами в воздухе Хави, но когда опускает руку, то на лице появляется тоскливое выражение. Он шепотом повторяет фразу, но уже с оттенком ностальгии: – Магия детства, – затем хмуро комментирует: – А ты хорошо справляешься со своей работой. Я не планировал обсуждать нечто настолько важное. Как тебе удалось то, что оказалось не под силу десяткам психотерапевтов?
– Именно так, как ты и упомянул. С помощью магии детства. Ты бы хотел увидеть ее, Хави?
– Увидеть что?
– Магию.
– Ты имеешь в виду передачу? У тебя есть записи серий? – он с предвкушением голодающего подается вперед.
– Да, с самого начала и до самого конца. Но сперва ты должен кое-что для меня сделать, – голос ведущей становится игривым, даже проказливым. То же озорство, которое служило ролью Хави, теперь приглашает его присоединиться. – Заключим договор.
Он с подозрением щурит глаза, но всё же не откидывается назад, чтобы увеличить пространство между собой и экраном. Поскольку неважно, что говорит сам себе Хави, неважно, насколько он стал умным и циничным, – ему по-прежнему хочется вернуть волшебство.
– Какой договор? – спрашивает он.
На этот раз всплеск статического шума не оглушает, а звучит приветственным мурлыканьем.
Восемь
– У тебя всё в порядке с рукой? – интересуется Айзек, сворачивая с магистрали.
– Что? А, да. Просто небольшое раздражение. – Кожа на ладони Вэл покраснела и пошла пятнами, а следы ожогов воспалились, точно она подхватила крапивницу. – Это Благодать? Мы можем сделать остановку? – Не хотелось пользоваться туалетом в доме матери – слишком уж интимная просьба, хотя, пожалуй, мысль абсурдная, учитывая, что эта женщина ее родила.
– Конечно, сейчас заедем на заправку. Но это пока не Благодать. Кажется, это Гармония.
Городок представляет собой несколько
