Опасная профессия - Кирилл Николаевич Берендеев
Она целый день прислушивалась к нам. Едва я вошел, ее быстрые взгляды, сопровождающие меня, негромкие шаги всегда рядом, шум на пределе слышимости, так заглушали их дорогие персидские ковры, постеленные и в комнатах и в коридорах. Когда Тамара Игоревна повела меня осматривать владения, я будто слышал девичье дыхание, едва сдерживаемое у двери.
Мы шли из комнаты в комнату, а за нами следовало эхо. Тамара Игоревна не слышала, но я ощущал присутствие дочери, и всякий раз ожидал ее «случайное» появление, оценивающее наше поведение, выражение, застывшее на наших лицах, прерванную на полуслове беседу. Она входила, извинялась и выходила с той поспешность, что характеризует благовоспитанного ребенка, вторгшегося в недозволенную вотчину.
Их отношения ко мне остались едины в одном – любопытство. И та и другая долго не могли поверить, что их титанические усилия избавиться от злосчастных газетчиков могут быть решены простым набором нужных слов, пока я в подробностях не рассказал детали разговора с журналистами. Мне в самом деле захотелось поближе узнать эту семью, даже не столько потому, что о них столь много писали, отнюдь. Дело больше во мне самом, в моем новом желании, результатом которого и явилось появление «линкольна» на Березовой, взятого напрокат на шесть коротких часов. Заполненных знакомствами, беседами, обедом по случаю освобождения из плена в ближайшем ресторанчике, где мать и дочь хорошо знали и отвели закрытый столик, возвращение домой, и, наконец, прощание вначале на крыльце, а затем уже у калитки. На обеде вне дома настояла сама Тамара Игоревна, ее дочь только фыркнула, но согласилась идти с нами заодно, не обратив никакого внимания на звонок – приглашение ее знакомого, если не сказать больше, по имени Антон. Вообще, меня удивило с первых минут нашего знакомства, сколь семья эта оказалась ко мне расположена; признаться, подобного к себе отношения я не ожидал и рассчитывал, в крайнем случае, на холодный прием, недолгие разговоры и незамедлительное, что в таких случаях и происходит, прощание навсегда. Но Тамара Игоревна с явной охотой играла роль хозяйки дома; она умело строила беседу, не давая ей ни уходить далеко в сторону, ни замирать на полуслове, она оставалась обходительна, мила, на лице ее появлялась вполне искренняя улыбка, поневоле заражавшая и меня.
О муже она не сказала ни слова, право же, я мог рассчитывать на холодные отношения жены к супругу, но только степень их взаимного доверия являлась отрицательной; То ли играла Тамара Игоревна бесподобно, но ничего, что могло бы омрачить ход нашей беседы в течение всего времени, что провели мы втроем, не произносилось. Во всем доме я не заметил ни одной фотографии Марата Тимуровича, точно она нарочно убрала их подальше к моему приходу. И беседа крутилась вокруг красот города, бесподобных яств, приготовленных к чаю хозяйкой, проблем экономики, как же без нее, погоды и всего того, о чем может вестись разговор двух прежде незнакомых людей, которые ко взаимному удивлению нашли общий язык и сочли необходимым пользоваться им наиболее обширно, проникая во се его нюансы и тонкости. Тамара Игоревна ни разу не сбилась с ритма, заданного вначале, не дала того же сделать и мне, мы, подобно танцорам, кружились вокруг общих тем, то касаясь их сильнее, то вовсе удаляясь прочь, чтобы перейти к чему-то следующему, не менее любопытному. Наташа лишь наблюдала за нами, не входя в круг, не нарушая ритма, я ей не особенно показался, по самой, что ни на есть банальной причине.
Я упомянул в самом начале нашей беседы, чем занимаюсь на самом деле. Не умею искусно лгать да и прикрываться чем-либо в среде, о которой известно лишь понаслышке безнадежно глупо: рано или поздно неловкая фраза, неумелый жест, да и просто сам вид выдадут истинную натуру. Честно рассказав о своей работе, я немало заинтересовал Тамару Игоревну и вызвал гримаску неудовольствия со стороны Наташи. Оно и понятно, девушка справедливо подозревала человека, подъехавшего на роскошном лимузине и разогнавшим двумя-тремя словами ватагу журналистов, его владельцем со всеми вытекающими последствиями и причудами, к которым она, за свои семнадцать лет успела привыкнуть и изучить их едва не досконально. Когда же выяснилось обратное, что мужчина всего лишь арендатор, еще и стесненный в средствах по меркам этого дома, и к тому же, скорее всего, завязавший знакомство исключительно ради возможной поправки своего тонкого кошелька, интерес к моей персоне со стороны Наташи сменился подозрительностью. Чувство признательности, если таковое и имелось, тотчас угасло и началось тайное подглядывание и подслушивание, не помешавшее, впрочем, нам с Тамарой Игоревной провести время к общему удовлетворению.
Девушка узнала, что я живу в «Казахстане» и язвительно фыркнула, впрочем, взглянув на мать, тут же смолкла. Тамара Игоревна, напротив, проявила интерес, и, когда мы остались у калитки одни, попросила меня сообщить ей номер, в котором я остановился. Я охотно сделал это, она произнесла совсем уж тихо: «Спасибо вам за все». Я вспомнил не слишком приятный факт, что за обед в ресторане платила она, и выдавил из себя какую-то шутку на этот счет. Тамара Игоревна рассмеялась и предложила нам встретиться завтра ближе к полудню, так ей удобнее.
Опергруппа собралась в тесном кабинетике Громушкина. Сам он сидел на столе и возбужденно тряс ключами от только что отпертого помещения; напротив него за таким же столом сидел Кисурин, докуривавший сигарету, табурет, примыкающий к вешалке, заложив ногу за ногу, занимал Конюхов.
Не хватало еще двоих и, разумеется, старшего следователя, но последнего вызвали к начальству за разъяснениями, а остальные находились на задании, сорванные из отдела тревожным звонком. В обсуждении плана действий принимал лишь остаток группы.
Громушкин, все же уронив ключи, быстро произнес:
– Теперь, это абсолютно ясно, в лесу с Глушенко мог быть только Равиль Османов. Думаю, за последнюю неделю, сомнений ни у кого на этот счет остаться не должно.
– Мы судим об этом только по косвенным признакам, Миш, – заметил Конюхов. – Хотя я целиком и полностью согласен с тобой.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы Гамлет кого-нибудь пришиб самолично? – влез Кисурин. – Он же работает по наркоте, тут своя специфика, свои отношения, которыми надо дорожить…
– Есть обстоятельства…
– А есть Гамлет. Боюсь, теперь он даже перепоручает кому-то из свиты работать с не угодившими ему гопниками. Он же пуганый, Миш.
Громушкин засунул руки в карманы.
– Да знаю я, знаю. Что толку напоминать. Не только мы на него давим. Вот и Марченко тоже поисками неуловимого Равиля озаботился.
– Если бы не он, полагаю, мы бы об Османове до сих пор не узнали, – сказал Кисурин, внимательно разглядывая плакат, изображающий обнаженную девушку, разбирающую автомат Калашникова с завязанными глазами: чья-то фотошутка. – А так начал психовать, дергаться, наступил на хвост Миржону, Господи, как же его фамилия?
– Магомедтагиров, – подсказал Громушкин.
– А раз такое беспокойство вышло, то и до нас докатилось. Теперь осталось найти Османова.
– Всего-то делов, – хмыкнул Конюхов, закуривая взятую из чужой куртки «Яву». – Миржон его больше недели ищет, а у него команда, сам знаешь, какая. И спецы все сплошь из управления, и оборудование не нашего уровня и связи и… зарплата, явно не наша. Думаю, он давно уже весь город частым гребнем прочесал.
– У Османова в Боголюбске дача была, – заметил Громушкин. – Но с этим предположением я, кажется, опоздал. Ребята ездили туда, проверять, вчера утром, нашли одни головешки.
– Сегодня об этом будет во всех газетах.
– Как пить дать. Наши действия и без того во всех газетах. И не в лучшем виде.
– Не наши больше, – усмехнулся Кисурин, – а комиссии из Москвы. – Я только не пойму чем она занимается. За неделю материалов насобирали – вагон и маленькая тележка, на всем гриф «особо секретно», не подступишься, и никому еще обвинение не предъявлено. Даже Варенцову. У меня такое чувство, что мы совершенно напрасно от них отмахались.
– Да, главная фигура свалилась, – усмехнулся Громушкин, – теперь уж не до нее. Все занять сплошь иными проблемами, как-никак, выборы на носу.
