Опасная профессия - Кирилл Николаевич Берендеев
Трудно предположить, будто все началось с того, что на меня нашло не поддающееся доводам рассудка, необъяснимое наваждение, целиком и полностью завладевшее мной – и, возможно, погубившее. Нет, я полностью ощущаю и оцениваю поступки и их следствия, просчитываю, как и раньше, варианты, насколько это возможно в наше время. Дело не в этом. Все, что я когда-либо совершил в этой жизни, включая даже то, за что отвечать у меня нет никакого желания, полностью согласуются с моими логическими построениями, на которые и опирается мой мозг, отдавая разнообразные приказы членам моего организма. Пускай теперь логика изменилась, но осталась же она!
Правда, то, что получается не всегда вписывается в привычные законы, а к новым мне еще предстоит привыкнуть, выработать некий подход для собственного же удобства, освоиться и так же уверенно и спокойно чувствовать себя среди них, как раньше среди прежних жизненных установок. И то, что пока я по старинке называю блажью, завтра найдет свое место в ряду основополагающего порядка моего мирка. Все рано или поздно вернется на круги своя.
Пока же я играю в другую игру, а у каждой игры есть правила, которые мне подлежит как следует изучить. Мой мозг быстро выбросил из себя образ «серого человека», стал осваиваться и теперь активно принялся за разработку планов по достижению новой невозможной прежде цели.
Я вернулся в город, где, к чему сантименты, убил человека, по своему это тоже логично, если вспомнить английскую пословицу о собаках. Здесь я веду активный образ жизни который, в целом, соответствует моему характеру и тому, новообретенному, что добавилось в него после нескольких дней страхов, а потом уже – спокойного, взвешенного подхода к проблемам. Я сыграл в рулетку и выиграл.
Я веду себя точно также как турист, выполняющий программу-максимум по извлечению удовольствий от проведенных нескольких дней где-то в другом месте, от самой перемены мест. В моем случае, еще и от перемены обстоятельств.
Конечно, логичнее было прятаться, дрожать, поменять место жительства, залечь на дно. Это тоже выход, но выход, свидетельствующий о поражении, о передаче себя во власть обществу и случаю – двум главным опасностям, которые могут подстерегать человека на его жизненном пути. Я не хочу чувствовать себя пораженцем, жажду вести полноценную, пускай и немного беспокойную жизнь, но так, чтобы мне не в чем было упрекнуть себя, не поддаться на очевидные слабости, не сдаться и опустить руки. Ва-банк – лучший способ держать удар.
Поэтому я и взял в аренду дорогой лимузин и отправился на Березовую. В определенном смысле меня там ждали. Нет, я неверно выразился, и в доме номер сорок семь и в «Газели», стоящей напротив – ожидали, как один из возможных вариантов развития событий, появление автомобиля с человеком, который подойдет и сделает то, что и тем и другим покажется, с разными чувствами по этому поводу, оправдавшимся прогнозом.
Поэтому, ощутив это ожидание несколько дней назад, сидя на лавочке неподалеку от дома и разглядывая сторожащую дом, точно волк в засаде, «Газель», еще тогда, я решил стать тем человеком, кто вмешается в ход давно замерших на точке замерзания событий и сдвинет их, если не в одну сторону, так в другую. Мне казалось предпочтительным исчезновение микроавтобуса, замучившего обитателей дома сорок семь.
Прошуршав шинами по асфальту, «линкольн» остановился у выездных ворот. Я посидел внутри примерно минуты полторы, более вытерпеть– слишком уж разволновался в последний момент. Открыл дверь со стороны сиденья водителя, – я несколько раз пытался вылезти с противоположной стороны, но так и не решился пойти на этот эксперимент, который вполне мог оказаться и провальным.
Итак, я выбрался из машины и неторопливо зашагал по направлению к «Газели», за минуту, медленнее не смог, покрыв расстояние от лимузина до микроавтобуса. Конечно, на меня уже давно обратились взоры как находящихся в «Газели», так и в охраняемом ею доме. Подойдя к зашторенной дверце в салон, я постучал, прислушиваясь к царившей внутри и снаружи тишине. Ответили мне мгновенно, не успела опустить руку, как дверца отъехала, и на меня воззрилось сразу четверо сидевших в салоне людей.
Я бросил взгляд внутрь: молодые парни, не дашь и тридцати лет самому старшему из них, от делать нечего расписывали пульку, кто-то из четверки откровенно проигрывал.
Оглядывая салон, я молчал, они не шевелились. Из журналистов за те мгновения никто не решился произнести ни слова, не поинтересовался чего же мне надо, каждый лишь оценивающе разглядывал меня, ожидая, когда я заговорю первым.
Нельзя не сказать, что это молчание оказалось для меня золотом, откровенно, я рассчитывал несколько на иную встречу. А затем, когда уже невозможно стало молчать и смотреть в глаза молодым здоровым парням, уверенным в своих силах, я произнес фразу, несколько раз слышанную до этого в кабинете у шефа, безликую фразу, обладавшую поистине магической силой. Мне оставалось только проверить, будет ли ее магия распространяться не только на шефа, но и на сидящих внутри «Газели», или же случится осечка, и меня с позором выставят вон.
– Просили передать, – наконец медленно и довольно тихо произнес я, едва справляясь с волнением, – что ваше присутствие здесь совершенно нежелательно…. Просили также предупредить, чтобы вы старались не появляться в этом районе.
И замолчал, изучая выражение на лицах сидевших внутри.
Теперь мне следовало уйти, вернуться к оставленному автомобилю, дверь которого я даже не захлопнул, но я не смог сдвинуться с места, просто стоял, вперившись взглядом в журналистскую четверку.
Первым ожил шофер, все это время он сидел, повернувшись спиной к выходу в самом дальнем углу, и торопливо жевал бутерброд, его я заметил только, когда он зашевелился после сказанных мной слов. Он оказался грузен по-медвежьи, и, когда вылез из салона, двинулся напролом в мою сторону, все с тем же бутербродом в руке. С легкостью отодвинул меня, – просто перелезть на свое место ему не давали пропорции собственного тела и нагромождения аппаратуры, – в этот момент я вздрогнул, не в силах сдерживаться, всем телом. Но никто не обратил на это внимания, шофер торопливо обогнул машину, я услышал, как бухнула дверь, и заскрипело под ним сиденье, завелся мотор. Кто-то из ребят – я, как ни старался, лиц не запомнил, – задвинул перед моим носом дверь; микроавтобус взревел и двинулся с места, быстро ускоряясь, прочь с улицы Березовая.
Постояв немного и посмотрев ему вслед, я на ватных ногах пересек улицу, вернулся к «линкольну», сел на водительское сиденье и попытался успокоиться.
Потом, когда сердце перестало так бесноваться в груди, я заметил шевеление занавесок на первом этаже дома сорок семь, нерешительно поднялся, но так и не смог подойти к калитке. Вместо этого открыл капот, дернул какой-то проводок – он выскочил и затерялся в связке себе подобных.
Пути к отступлению оказались отрезаны. Еще несколько минут я тупо изучал внутренности моего автомобиля, упершись в горячий мотор, затем прошел те четыре метра, что разделяли меня и калитку, и нажал на кнопку звонка. Услышал, как он весело зазвонил где-то в глубине дома.
Дверь распахнулась и женщина, та, чьи снимки двадцатилетней давности и более современные я с таким интересом разглядывал несколько дней назад, гадая, что из написанного о ней правда, а что сладкая сказка, созданная специально для читательниц журнала, распахнула дверь и подошла к калитке. Я слышал ее легкие шаги, торопливо приближавшиеся. Наконец, замок заскрипел и дверь открылась. Она, улыбнувшись, взглянула на мое бескровное лицо как бы вопрошая: все ли у вас в порядке?
Я поздоровался, тут же откликнулась и она, помолчав немного, я произнес:
– Простите, вы не могли бы разрешить мне позвонить от вас в мастерскую. У меня с машиной неладное что-то.
– Миржон Садирович, ты Равилю говорил насчет нашей проблемы?
– Я ему дозвониться не могу, Олег Константинович. Мобила не фурычит, на пейджер звонить, все равно, что в лесу
