Бей. Беги. Замри - Валери Тонг Куонг
– Мама, я не дилер. Я покупал траву для Тима, это правда. Он умолял помочь, этому засранцу самому не хватало смелости. И я ему помогал. Я покажу тебе его сообщения, он почти не шифруется: просит меня зайти в магазин и взять ему сменный блок для тетради на кольцах, сама увидишь, как только я получу телефон обратно. Сменный блок, блин! Я брал для себя и для него, that's it[14]. Мам, о чем мы вообще говорим, всего несколько раз по несколько граммов.
Он выдыхает.
– Вот сукин сын! Мама, ты должна мне верить.
– Я тебе верю.
Она думает о Жеро: с каким же презрением он относится к ним, если предположил, будто Лео так нужны деньги, что он стал торговать травой. Она думает о Юго, которого приводит в ужас мысль о возможности потерять место в кругу избранных.
Лео расхаживает взад и вперед, натыкаясь на стены.
– Сукин сын, сукин сын, сукин сын.
Анна вспоминает о копилке, которую они завели, когда Лео пошел в среднюю школу. Они договорились класть в нее монетку каждый раз, когда кто-нибудь из них произнесет плохое слово. Это продолжалось несколько месяцев, потом Юго и Анна обнаружили, что копилка стоит пустой, и выбросили ее.
– Черт возьми, Тим…
Лео проклинает Тима, но на самом деле сердится на себя. Разве он не знал, что у этой дружбы есть границы? Разве не он сам виноват в том, что их переступил? Когда они вошли во двор лицея, в ту же секунду стало ясно, что королем будет Тим. Тим был сыном уважаемой персоны, Тим обладал врожденной уверенностью, которая дается в придачу к деньгам, когда они текут рекой, он всегда был окружен людьми, все старались ему понравиться, надеялись войти в число избранных, стать подружкой или лучшим другом – и все делали вид, что они друзья с равными правами и обязанностями, хотя отношения выстраивались согласно жесткой, раз и навсегда установленной иерархии. Лео получил место избранного, место лучшего друга, и понимал, что фактически попадает в рабство. И никогда не будет чем-то большим – только рабом, спутником на орбите солнца, – это место досталось ему, поскольку больше никто не согласился бы оставаться на вторых ролях, но ему казалось, что все правильно: он будет Сэмом при Фродо, Робином при Бэтмене. Он позволил Тиму выдавать свое чувство превосходства за щедрость, пользуясь и злоупотребляя деньгами родителей. И если им с Тимом нравилась одна и та же девушка, Лео сразу отступал. Не моргнув и глазом, он выполнял поручения, когда планировались совместные развлечения: покупал пиво, бронировал доски для серфинга, чистил их, перед тем как вернуть, пока Тим обсуждал с прокатчиком силу ветра. Родители с умилением смотрели на этих двух неразлучников, не желая замечать реального положения дел: их дети придерживались правил игры, которые придумали они, взрослые.
Лео мирился со всем этим, потому что так устроен мир – мир, в котором каждому отведено место в соответствии с его стартовым положением в обществе, он понимал это инстинктивно. И еще потому, что все, что он видел с детства, говорило: тебе повезло оказаться за одним столом с людьми поважнее тебя. Он знал, что сам с изъяном – из-за родителей матери, он их почти не видел, но знал, что они из простых. И он с готовностью принял правила игры. Он знал свое место в этих неравных отношениях и в ответ ждал только одного – преданности. Но Тим тут же сдал его, прикрывая свою задницу, при первом же рывке веревки отпустил ее и позволил Лео свалиться в пропасть, стараясь остаться чистеньким.
Лео потрясен собственной наивностью.
– Сядь, – вздыхает Анна. – Мне звонил твой адвокат.
Она знает, что должна потушить пожар, но на самом деле ей хочется вылить в огонь литры бензина. Литры страдания, литры ненависти. Выпускные экзамены начались. Прямо сейчас этот ублюдок Тим заполняет экзаменационные листы. Он получит диплом, поступит в бизнес-школу, будет работать с родителями, все препятствия исчезнут с его пути, и в конце концов он станет владельцем отеля. Его судьба предопределена, удобна, никаких сюрпризов, разве что какая-нибудь авария на гидроцикле или в кабриолете, но это маловероятно. «Жизнь улыбается только богатым, – думает Анна, – для всех остальных она сизифов труд».
– Мэтр Хамади предполагает, что эксперт приедет в июле.
– Я знаю, мам. Никаких проблем не будет. Я оступился, но я не чокнутый. Можешь назвать того, кто никогда не делал глупостей?
Судья назначил психиатрическую экспертизу. Лео придется доказать, что он не склонен к насилию и не опасен. В остальном картина выглядит обнадеживающе: имя Готье исчезло с транспарантов. Нападение на полицейский участок, затем разрушение пропускного пункта на платной дороге и побивание камнями чучела с лицом президента – вот что теперь на первых полосах газет, у журналистов теперь новые герои. Митинги пошли на спад – началась пора отпусков, у студентов – конец учебного года и экзамены. В целом ничто не должно помешать освобождению Лео – разве что неблагоприятное заключение эксперта.
– Лео, тебе больше нельзя драться. Ты не можешь показаться психиатру со следами побоев, у тебя не должно быть предупреждений или еще каких-либо дисциплинарных взысканий. Ты должен быть тише воды.
– Мама… я стараюсь как могу.
Он барабанит по столу указательным и средним пальцами, ногти обгрызены, суставы покраснели и опухли.
Анна медленно запускает руку в вырез платья и достает таблетки.
– Лео, это большой риск для нас обоих. Они могут вызвать проблемы с дыханием, хуже того… К ним возникает сильное привыкание…
Лео ошеломлен. Его мать принесла таблетки.
– И пожалуйста… Постарайся, чтобы никто ничего не узнал…
– Мам, не знаю, что сказать… Я не думал, что ты на это пойдешь. Правда, не думал. Я просто предложил то, что мне тогда пришло в голову, но тут же пожалел об этом… Прости меня… Не нужно было… Ты же безумно рисковала…
Анна его как будто не слышит. Она смотрит на таблетки, лежащие на столе, так, будто только что очнулась и обнаружила, что она последняя воровка и преступница, бессовестно преступившая клятву: «…ни при каких обстоятельствах не использовать свои знания и свое положение для развращения нравов и поощрения преступных деяний. Сдержавший клятву достоин уважения. Нарушивший ее заслуживает порицание коллег и будет покрыт позором»[15].
«Но разве это что-то новое, в конце-то концов?» – думает она. Разве она уже не воровала, не лгала, не предавала? Разве ее уже давно не презирают, разве она не покрыта позором?
Она издает странный звук, что-то среднее между смехом и икотой.
– Я сделала то, что должна была, – наконец отвечает она. – Я сделала то, что делает каждая мать, Лео. Я защитила своего ребенка.
Выйдя за порог комнаты для свиданий, она вновь обретает уверенную улыбку. Охранники смотрят на эту красивую, гибкую, как кошка, женщину, которая желает им хорошего вечера. Для одних это как глоток свежего воздуха в жарких джунглях, другие чувствуют себя неуютно. Ее воздушная, спокойная походка заставляет их задуматься о том
