Плохая кровь - Сара Хорнсли
– Насчет Макса? Нет. Я рассказала тебе все, что знаю, – отвечаю я, изо всех сил стараясь избежать прямой лжи.
– Хорошо, я буду копать дальше. И, Джастина… я действительно ужасно сочувствую.
– Спасибо. И еще кое-что, пока не забыла…
– Да?
– Не мог бы ты поискать для меня сведения о Рашнеллах? Кем они были? Всегда ли они жили в Суррее?
Я не задаю вопрос о том, что действительно хочу знать: жили они когда-нибудь в Молдоне и почему у меня возникает навязчивое ощущение, будто я их откуда-то знаю?
Глава 16
Распухшее, покрытое синяками, холодное. Это не первое мертвое тело, которое я вижу, но, безусловно, наиболее значимое для меня лично. Я борюсь с приливом горя, грозящим захлестнуть меня. Напоминаю себе, что смогу побыть сестрой Макса позже, но сейчас ему требуется от меня нечто более важное.
Я думала, что окажусь сильнее; знаю, что эмоциональность способна лишь сделать меня беспечной. Мне нужно быть проницательной. Наблюдательной. Умной. Такой, какой меня учили быть. «Я могу это сделать», – твержу я себе. Я обязана Максу. Но все равно мои ноги словно приросли к месту. Приходится прилагать невероятные усилия, чтобы переставлять их – одну за другой, – пока я не оказываюсь рядом с ним. Мой язык словно прилип к нёбу. Мне очень жарко, хотя разумом я понимаю, что в помещении должны поддерживать низкую температуру, чтобы сохранить тела. Я пытаюсь сосредоточиться на фактах. На чем угодно, лишь бы отвлечься от того, что на столе лежит Макс, мой старший брат.
У утопленников в результате гниения плоти выделяются газы, из-за чего тело раздувается изнутри. Именно поэтому труп Макса всплыл на поверхность и был замечен местным рыбаком. Учитывая температуру воды и степень разложения тела, полиция предположила, что оно оказалось в воде за три-пять дней до обнаружения, но что-либо еще можно будет понять только после полного вскрытия.
– Это он, – произношу я, подтверждая то, что должен услышать полицейский офицер по связям с населением. Он молча выходит из комнаты, оставляя меня наедине с Максом еще на несколько минут.
Я знаю, что не должна этого делать, но, не успев остановить себя, протягиваю руку и откидываю до пояса простыню, которой он укрыт до подбородка. Мне уже показывали фотографии, поэтому я знаю, чего ожидать, но все равно делаю резкий вдох, когда передо мной открывается впалый правый бок моего старшего брата. На теле явственно выделяются синяки, и я вижу, в каких местах кожа стянута поверх полученных ран и неровно сшита от тазобедренной кости до ключицы.
Были ли эти раны нанесены чьими-то злыми руками, а может быть, камнями или плавучими обломками – уже после смерти, – мы пока не знаем. Пока известно лишь, что Макс Стоун, тридцати семи лет, был найден мертвым в четыре часа тридцать минут утра, плавающим в четырехстах метрах от береговой линии острова Мерси. Мерси, с его живописными разноцветными пляжными домиками, где мы не раз проводили лето, сооружая из песка скоростные катера и вулканы. Это, без сомнения, мои самые счастливые детские воспоминания. Когда мы были там, морской воздух, казалось, уносил прочь все остальное; помню, как однажды я взглянула на маму и папу и увидела, что они смеются вместе. Меня поразило, как искренне звучал этот смех на пляже по сравнению с тем, что было дома. Мама сидела в полосатом шезлонге, погрузив пальцы ног в песок, и смеялась, пока папа пытался разжечь мангал. Такие идеальные, как на открытке, они казались почти нереальными. Помню, как я тогда смотрела на них и думала: «Куда подевались мои настоящие родители?»
Возвращается офицер по связям с общественностью.
– Вы готовы? – мягко спрашивает он, безупречно играя свою роль.
Я возвращаю простыню на прежнее место со всей возможной осторожностью и любовью. Прежде чем проследовать за офицером из холодного помещения в ярко освещенный белый коридор, в последний раз смотрю на то место, где лежит мой брат, и даю обещание: я заставлю поплатиться того, кто сделал это.
Сержант Сорча Роуз ждет меня прямо у входа в прозекторскую. На ней безупречно сидящий брючный костюм черного цвета, а волосы собраны на затылке в высокий пучок. Эта женщина знает свое дело. Скорее босс большого города, чем представитель региональной полиции.
– Может, пройдемся? – предлагает она, протягивая мне чуть теплый кофе, который, как полагаю, куплен в автомате в конце коридора.
* * *
– Мне показалось, вы сказали «пройдемся»? – недоуменно переспрашиваю я, когда она щелкает кнопкой брелока и перед нами вспыхивают фары черной «Шкоды».
– Да, но как насчет того, чтобы сначала уехать отсюда? Дождь прекратился, и это значит, что скоро здесь начнется столпотворение. Я решила, что нам обеим полезно будет немного побыть в тишине.
– Хорошо, – соглашаюсь я и забираюсь на переднее сиденье. – Вы здесь недавно?
По ее акценту я уже догадалась, что она не местная.
– Я перевелась из Манчестера шесть месяцев назад.
Сержант не объясняет мне причину, и я не допытываюсь. Знаю, что обычно переезд детектива из большого города в маленький за двести миль обусловлен некой историей, но сегодня мне просто не до этого. В обычной ситуации я внимательно присмотрелась бы к Сорче в поисках подсказок, но вместо этого просто гляжу в окно, пока машина мчится прочь, оставляя Молдон позади.
Мы успеваем проехать совсем немного, прежде чем сержант Роуз сворачивает на небольшую парковку у края дороги. Я улыбаюсь и чувствую прилив уважения к этой женщине. Может, она и не так давно в этих краях, но явно знает свое дело. Это идеальное место для прогулки вдали от посторонних глаз.
Я знаю, что мы находимся в двух шагах от заказника Толсбери-Уик. Если где-нибудь и можно было убедить человека, что он может спокойно раскрыть свои секреты, так это здесь. Обширное и открытое место, где ветер пронизывает вас насквозь, пока вы следуете вдоль запутанных переплетений проток. Оно неизменно напоминает о том, как мал и слаб любой человек, делает страхи и тревоги настолько крошечными, что они кажутся почти несущественными. Столь несущественными, что ты забываешь принимать их близко к сердцу. Это продуманный ход, но я и сама умею играть в такие игры.
Мы молча идем по главной дороге, и, когда сворачиваем на узкую тропу, я замечаю, как Сорча делает вдох. Долгий и медленный. Затем, когда перед нами открывается пейзаж заповедника, она произносит:
– Мне
