Андрей Троицкий - Любовь, похожая на смерть
– Прямого ответа на первый вопрос у меня нет. Как я полагаю, Солоду пока нужна живая Алла. Возможно, завтра он захочет, чтобы она умерла по-настоящему. Теперь ко второму вопросу. В расправе над женщиной в Апрелевке и убийстве тамошних милиционеров принимал участие некий Паша Пулемет. Так утверждал свидетель Афонин, который опознал Пашу на фотографии. Во время последней перестрелки, когда погиб капитан Сыч, я своими глазами видел, как Пулемет садился в «Тойоту». И если бы не пыль, от которой слезились глаза, я бы его прикончил. По оперативным данным, Пулемет работает на Солода, точнее, числится в его охране. Тот гад, которого я подстрелил, некий Иван Ерофеев, тоже был на подхвате у Солода.
– Этого мало, чтобы предъявить хоть одно обвинение уважаемому бизнесмену, – вздохнул Богатырев. – Оперативная информация – не доказательство для суда. Ты видел на месте преступления Пашу Пулемета? И что с того? Какой суд поверит показаниям мента? Правда, есть еще показания свидетеля Петра Афонина, ныне покойного. Но те показания даже документально не оформлены. К тому же мертвый свидетель, как ты знаешь, – плохой свидетель. Если ты притащишь сюда женщину, которая называет себя Аллой Носковой, только напрасно потеряешь время. Адвокаты Солода в пять минут докажут, что эта баба – аферистка, которая пользуется внешним сходством с покойной женой бизнесмена и пытается вытянуть из него деньги. Словом, на Солода у нас ничего нет.
– Все равно он отправится на нары.
– У него слишком много денег, чтобы сесть, – усмехнулся Богатырев. – Плюс влиятельные друзья. Даже если судья даст санкцию на его арест, Солод не просидит в камере и получаса. Набегут адвокаты, и он выйдет на волю с гордо поднятой головой. Твоя карьера на этом будет закончена. Возможно, и моя тоже. Ну, мне все равно скоро на пенсию. Буду сидеть с удочкой возле тихой речки, жить воспоминаниями… Может быть, мемуары напишу. Там будет глава под названием «Как меня выперли с работы по просьбе одного убийцы». Кстати, Солод звонил мне вчера. Протекцию ему составил влиятельный чиновник из московского правительства. Спрашивал, как подвигаются поиски подонков, которые убили его любимую жену. Я ответил, что озадачу этим вопросом майора Девяткина. На твоем месте я бы встретился с Солодом и прощупал его. Вот, возьми.
Богатырев бросил на стол визитную карточку.
– Вместо убитого Афонина найди другого свидетеля, – сказал он. – Живого. Тогда, может быть, я тебе поверю. В деле фигурирует какой-то человек, который был на месте преступления в Апрелевке. И, предположительно, получил огнестрельное ранение или царапину. Где он?
– Во все медицинские учреждения, дома отдыха и даже ветеринарные лечебницы области отправили запросы по поводу раненого мужчины. Ответы отрицательные. Разосланы ориентировки в отделения милиции. Подключены внештатные осведомители. Думаю, наш свидетель, опасаясь бандитов, лег на дно. Или уехал.
– Не спи, Юра, – сказал Богатырев. – Продолжай поиски свидетеля. И установи личность той женщины, которую убили вместо Аллы Носковой, а затем кремировали. Нельзя, чтобы мразь вроде этого Солода творила такое.
* * *Серые сумерки раннего утра рассыпались, как табачный пепел, край солнца вылез из-за дальних домов. Радченко бросил прощальный взгляд на панораму города и отошел от окна. Неслышно прокравшись вдоль коридора, заглянул в детскую комнату. Подошел к кроватке, где спал его годовалый сын Игорь. Долго смотрел на крошку, хотел поправить одеяло, но решил, что в комнате и так жарко. Протянул руку, чтобы погладить сына по светлым вьющимся волосам, но услышал за спиной шорох. В дверях стояла Галя. Она пальцем поманила мужа в коридор и, когда тот вышел из комнаты, обняла за плечи и поцеловала в губы.
– Ты обещала, что не встанешь меня провожать, – Радченко посмотрел на часы и нахмурился. – Пора выбегать. Проклятые дела…
– Подождут дела, – Галя потуже затянула поясок халата. – Все это мне не нравится. Ты опять уезжаешь неизвестно куда.
– Как это «неизвестно»? Я все сто раз объяснил.
– Если и объяснил, то не мне.
Дима предвидел, что жена станет приставать с вопросами, куда и зачем он намыливается. Но на этот раз времени, чтобы сочинить симпатичную историю, хотя бы отдаленно похожую на правду, не было времени. А рассказать все как есть значит насмерть испугать Галю. До последнего он надеялся, что в такую рань она не проснется. И сделал все, чтобы она не проснулась.
– Ладно, если ты хочешь знать… Если ты настаиваешь… Тогда я все расскажу. Завтра же. Позвоню, когда выпадет свободная минута. И мы поболтаем.
– Дима, я хочу поболтать сейчас… – Слезинка прочертила по щеке блестящую полоску. – Мне надоело ложиться и просыпаться с чувством страха за тебя. Ты адвокат по уголовным делам, но в суде тебя трудно встретить. Ты постоянно куда-то уезжаешь. То у тебя начинаются переговоры с клиентами, а клиент почему-то живет за три тысячи километров от Москвы. Или ты отправляешься на встречу с подследственным, обещаешь вернуться вечером, но тебя нет неделю. А потом из газет я узнаю такое, что заснуть без таблеток не могу… Ты закрываешь за собой дверь, а мне кажется, будто ты уже не вернешься.
– Я вернусь. – Радченко старался, чтобы голос звучал бодро, как у телевизионного диктора. – И в этот раз, и в следующий. Всегда буду возвращаться. Потому что иначе нельзя.
– Куда ты сейчас едешь? Только честно?
– Ну, помнишь дело того дантиста, который выяснил, что супруга ему неверна? Он еще выстрелил любовнику жены в зад из ружья, а патроны снарядил гнилыми зубами. А любовник здорово мучился в больнице…
– Ты, кажется, говорил, что любовник умер?
– Совершенно верно, – запутался в словах Радченко. – Он умер. Но сначала, доложу тебе, здорово помучился. Потому что задница-то – место нежное. Короче, по делу открылись новые обстоятельства. Следствие считает, что мой клиент изначально хотел именно убить того бедолагу, а не причинить вред здоровью. Это меняет весь расклад сил. Мне надо выехать на место преступления, а потом поработать…
– Дальше можешь не рассказывать, мерзкий лжец.
Галя сделала шаг вперед, вцепилась в лацканы его замшевой куртки, сжала кулаки так, что побелели костяшки.
– Говори правду.
– Ладно, только отпусти. – Радченко перевел дух, решив, что в следующий раз к такому разговору он хорошо подготовится. – Нужно отвезти в безопасное место ту женщину, ну, ту самую… К отцу которой я летал в Нью-Йорк. У нее неприятности. И надо все урегулировать.
– Ладно, теперь иди. – Галя отошла в сторону, ее плечи опустились и стали вздрагивать. – Только знай: с сегодняшнего дня ты свободен от всех обязательств. Потому что… Потому что я не хочу увидеть твои похороны. Я не хочу, чтобы сын остался сиротой. И узнавал об отце по моим рассказам и старым фотографиям. Господи, что я говорю… Прости меня. Прости.
* * *Ахмед Абаев сидел у окна съемной комнатенки и мусолил газету недельной давности. Он прочитал все большие статьи, кроме одной, которую осилил только до середины. Это интервью с бывшим известным спортсменом-бегуном, которому после автомобильной катастрофы ампутировали обе ноги. Но тот сумел найти себе занятие: теперь он сидит у домашнего компьютера, спекулирует акциями на фондовой бирже и считает себя полноценным активным членом общества. Он собрался жениться и уже начал осваивать протезы.
Читать репортаж было неприятно. За газетными строками Ахмед видел себя. Спекулировать акциями его никто не научил. А если отрежут больную ногу, придется вернуться в Баку и мотаться по пригородным поездам, собирая подаяние. Да, от такой жизни через неделю в петлю полезешь. Он отложил газету. Непрочитанными остались только мелкие заметки. Их он просмотрит вечером, когда снова заболит нога, а отвлечься от этой мучительной боли будет нечем.
Абаев спустил штаны, размотал серый влажный бинт и стал глазеть на ногу, которой сегодня можно детей пугать. И не только детей, даже взрослых. Нога раздулась, налилась синевой и сделалась какой-то рыхлой. И неприятный запах усилился. Но это только внешнее впечатление. На самом деле Ахмед чувствовал себя лучше, чем пару дней назад. Пилюли и мазь, что назначил врач, помогли. Его не так сильно донимали ночные боли, временами удавалось даже задремать. Правда, та дремота была короткой, не похожей на сон. Виделась Ахмеду белокурая женщина, лежавшая на асфальте, лицо того человека в плаще, который начал автоматную стрельбу. Еще возникал образ убитого мента, растянувшегося возле грязной лужи. Но и это короткое забытье помогало немного восстановить силы.
Да, дела, кажется, идут на лад. За день Ахмед глотал всего четыре обезболивающие таблетки, а не десять, как два дня назад. Сегодня он, опираясь на палку, даже выполз на кухню и перекусил консервами, что оставлял в хозяйском холодильнике. После завтрака к боли в ноге добавилась мучительная изжога, а потом безостановочная икота.
