Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
В то время, в детстве, она ещё думала, что Квирк приходится ей дядей, и правду ей довелось узнать лишь через много лет. Когда они приезжали сюда вместе посмотреть на самолёты, он оставлял Фиби одну минут на двадцать, а то и больше, и возвращался с блеском в глазах и странным запахом изо рта. Она ясно помнила тот миг, когда поняла, что во время своих отлучек Квирк, конечно же, сидит в баре. Бар был открыт постоянно, потому что находился в аэропорту, а она служила ему предлогом, чтобы ездить сюда и таким образом обходить воскресные ограничения на торговлю спиртным, действующие в городе. Интересно, сколько рюмок виски успевал он опрокинуть за двадцать минут? Она думала, как отец сидит там с вороватым и взволнованным видом, поднимает стакан за стаканом и старается не пересечься взглядом со своим отражением в зеркале за стойкой. Ей было жаль его. Как предположила Фиби, он думал, что в аэропорту, в условиях текучки прибывающих и отбывающих пассажиров, никто не узнает его и не обратит на него никакого внимания. Он будет в безопасности.
Фиби не возражала против того, что отец использует её таким образом. В конце концов, это не причиняло ей никакого вреда. Из них двоих в бедственном положении находился именно Квирк.
Он всегда окружал её заботой, в своей неловкой, чересчур жизнерадостной манере. Летом покупал ей мороженое, а зимой – шоколадные батончики. Зимой самолётов было мало – туристы не рвались в холод и сырость. Иногда, когда Квирк уходил на свои тайные попойки, она спускалась и бродила по аэропорту одна, присматриваясь к людям. Однажды ей улыбнулась маленькая чернокожая девочка примерно её же возраста. Девочка была с родителями. Тогда Фиби ещё ни разу не видела чернокожих.
Сейчас она приехала сюда, чтобы встретить Пауля. Его рейс из Цюриха уже задержали на час. Интересно, разрешат ли ему вообще приземлиться? И если нет, то куда его перенаправят? Скорее всего, в Шаннон или вовсе куда-нибудь в Англию. Будь Пауль здесь, а не где-то в небе, он бы коснулся пальцами её локтя и сказал, улыбаясь, чтобы она возвращалась домой и ждала его там. Пауль был воплощением предупредительности. Этому стоило бы радоваться, но вместо этого его беспрестанная забота немного раздражала.
Да и вообще, была ли это именно забота, а не что-то другое, как будто заверявшее его в том, что он всегда контролирует ситуацию?
Фиби уже выпила три чашки чая и съела две сосиски в тесте. Первая показалась вкусной, возможно, потому, что Фиби была голодна, но съесть вторую стало серьёзной ошибкой. От неё у девушки разболелся живот, а ротовую полость заволокло противным пенистым налётом, похожим на слизь.
Металлическая цифровая строка на табло прибытия где-то высоко за спиной прогрохотала новым набором изменений. Фиби нетерпеливо обернулась, но нет, прилёт рейса из Цюриха всё ещё ожидался поздно, в полдень. Она снова устремила взгляд на дымку. Когда дымка перестала быть дымкой и превратилась в полноценный туман? За час ожидания ни один самолёт пока ещё не взлетел и не приземлился. Она разрывалась между желанием увидеть Пауля здесь и сейчас и беспокойством, что пилот не выдержит и решит рискнуть и сесть, но заблудится из-за плохой видимости – и самолёт разобьётся.
Фиби посмотрела на часы и подумала, что они, похоже, встали. Однако этого не произошло – копьевидная секундная стрелка скользила по циферблату с каким-то приводящим в ярость самодовольством. Было всего пять минут двенадцатого. Если снова будет задержка, она пойдёт в бар и выпьет, а люди, особенно женщины, пускай себе неодобрительно косятся на неё, если им так уж этого хочется. Юным леди без сопровождения не подобало сидеть, скрестив ноги, на высоких табуретах в аэропортовских барах и распивать джин. Такими вещами занимались только девушки совершенно определённого сорта.
Пауль летал на конференцию в Цюрихе, посвященную кампании по сдерживанию эпидемии оспы на Африканском Роге.
Ожидая его, Фиби испытывала слегка виноватое чувство превосходства над окружающими людьми. Здесь были и жёны бизнесменов, похожие на кукол, в белых перчатках и шляпках-таблетках, и деревенские пары, провожающие своих сыновей или дочерей в эмиграцию, и мужчины с суровыми лицами и картонными чемоданами у ног, возвращающиеся работать на английских стройплощадках, а рядом с ними – их заплаканные супруги с пятью или шестью кричащими детьми, уцепившимися за фалды пальто. Все эти люди, даже эти избалованные жёны, выглядели такими неэлегантными по сравнению с её молодым человеком!
Пауль ездил на международные конференции и выступал на всевозможные важные темы перед избранной публикой. Одевался в строгие костюмы и мягкую фетровую шляпу и носил под мышкой тонкий чёрный портфель. Кроме того, он говорил с едва уловимым австрийским акцентом, который можно было принять за шепелявость, и пускал стайки мурашек вдоль её позвоночника, заключая её в объятия, зарываясь лицом ей в волосы и без умолку бормоча ласковые слова, даже когда Фиби зажмуривала глаза от бессмысленности его речей и чувствовала себя неловко за него. Пауль был очень серьёзным молодым человеком – и тем не менее временами вёл себя удивительно глупо, сам того не желая и не отдавая себе в этом отчёта.
Вчера поздно вечером звонил отец. Воспоминание о том, что он ей сказал, висело у девушки над сердцем тёмным сгустком страха. Фиби предположила, что отец пьян, – она на это надеялась, хотя по голосу этого было сказать нельзя. То, о чём он рассказал ей по телефону, было безумием, чистой воды безумием.
Фиби села на один из исключительно неудобных трубчатых металлических стульев, которые были расставлены в ряд, лицом к смотровому окну. Она не испытывала восторга перед столь модным в наши дни скандинавским дизайном. Что-то в наклоне их спинок напоминало ей о людях, которые сидят в первом ряду кинотеатра и бессмысленно глазеют в пустой экран.
Сидя перед этим ирреально выглядящим большим пустым квадратом стекла, на который давила снаружи дымка, Фиби почувствовала лёгкое головокружение. Встала. Вспомнила про сосиски в тесте, и желудок, казалось, перевернулся кверху брюхом, как снулая рыба в мутных водах пруда.
Она услышала доносящийся с улицы слабый гул и снова взглянула на часы. Не было ещё и половины двенадцатого. Нет, это пока не его рейс. Фиби ждала, стоя у окна, и вскоре увидела самолёт, заходящий на посадку. Его силуэт, похожий на металлическую стрекозу, внезапно возник из тумана, скользнул вниз и неуклюже опустился на взлётно-посадочную полосу. Шасси выбросили за собой два облака брызг, которые
