Смерть в прямом эфире - Кирстен Уайт
Картина вполне отчетливо вырисовывается в голове: юная версия Вэл, чиркающая спичкой, нагибается над растопкой. Но образ лишен красок, не содержит эмоций или ощущений, будто в выдуманной сказке.
Айзек ковыряет носком ботинка ссохшуюся землю.
– Итак, что будем делать дальше?
Вэл ощущает прилив благодарности, что собеседник по-прежнему включает себя в ее планы. Находиться рядом с ним гораздо легче, чем быть одной. Никогда и никто не вызывал подобных эмоций раньше.
– Давай поедем к моей матери и будем надеяться, что она знает больше нашего.
– Ладно, – длинно выдыхает Айзек. – Но мне кажется, я плохо подготовил тебя к встрече с ней. Особенно учитывая отсутствие у тебя воспоминаний о… многом. – Он снимает очки и протирает стекла о рубашку. Без них его лицо выглядит до странности незавершенным, будто слегка размытым. – У нее выдалась тяжелая жизнь.
– Ага, кто бы сомневался. Одна из дочерей погибла, а другая…
Вэл обнимает себя, жалея, что не может обнять Айзека, не создав тем самым неловкости. Ладонь всё так же чешется. В голову приходит мысль: интересно, а если взять его за руку, то зуд тоже было бы легче терпеть?
Айзек надевает очки, и его лицо снова становится прежним. После чего тем странным резким движением поворачивает голову и сосредоточивает взгляд на доме.
О чем хотел поговорить Хави? Вероятно, о Китти. Возможно, ему известно, что тогда случилось. Нужно пойти внутрь и спросить его. Либо Вэл просто пытается отложить неизбежное. Обсуждение прошлого с бывшим другом кажется более простой задачей, однако встреча с матерью должна быть приоритетом. Так правильно. Бедная женщина.
– Тогда пора выдвигаться.
Айзек отводит глаза от здания и резко вздрагивает, почти дергается. Его беспокойство, вызванное этим местом, позволяет Вэл почувствовать обоснованность и собственного неприятия. Они подходят к машине, и он открывает пассажирскую дверцу для спутницы.
– Постойте! – окликает Дженни с порога дома. – Куда это вы собрались? – и она бежит к ним, явно паникуя.
– Едем поговорить с моей матерью, – отвечает Вэл со своего сиденья.
– Думаешь, это хорошая идея? – Дженни смотрит на Айзека, задавая вопрос. – Если она опять сбежит… – Она начинает заламывать руки. – Наших усилий будет недостаточно.
– Для интервью от меня всё равно пользы нет, – снова объясняет Вэл. Она не желает обсуждать прошлое с какой-то посторонней под запись. По крайней мере, до тех пор, пока не узнает больше о том, что на самом деле произошло. А может, даже и потом. Вероятно, именно об этом и пытался предупредить Хави. Да и, в любом случае, особенно сказать и нечего. – В подкасте я не нужна.
– Ты была нужна мне тридцать лет назад, но бросила нас, – Дженни буравит собеседницу злым взглядом. – Бросила своих друзей и исчезла, и мы все поплатились за это.
Вэл с удивлением замечает слезы в ее глазах. Возможно, ее гнев и неприязнь происходили от обиды. Но прежде, чем успевает отреагировать, Айзек кладет ладонь на плечо Дженни, разворачивая ее обратно к дому, и что-то тихо произносит. Не слышно, что именно, но она немного расслабляется и коротко кивает, а когда водитель занимает место за рулем, кричит ему вслед:
– Не опаздывай на торжество!
Отгороженная от вездесущего гудения в машине, Вэл ждет, что оно уменьшится, и включает радио, желая окончательно заглушить его, но сигнал отсутствует, а помехи, кажется, только усиливают раздражающий гул.
Проходит почти час к тому моменту, как они возвращаются на асфальтированную дорогу и прибавляют скорость. А добираются до магистрали уже практически к полудню. По крайней мере, наступает блаженная тишина, которую Айзек не пытается заполнить разговорами. Кажется, он доволен и просто компанией Вэл, не настаивая на большем. Но ей как раз совершенно не хочется молчать. Она отчаянно желает отвлечься от навязчивых размышлений о том, чего не знает о прошлом, поэтому спрашивает, когда машина обгоняет одинокую фуру:
– Сколько лет твоей дочери?
– Шесть, – отвечает Айзек, не отрывая глаза от дороги.
– Какая она?
– Мы не виделись уже год, – вздыхает он даже слегка иронично. – Я не могу найти способ встретиться с собственной дочкой, учитывая свою работу частным детективом.
Вэл невесело усмехается.
– На похоронах я думала, что вы с Хави – полицейские или сыщики, но ты не выглядел похожим на них.
– Из-за бурных рыданий? – уголок губ собеседника поднимается в полуулыбке.
– Отчасти, ага.
– Все прошедшие годы я представлял в точности, что скажу тебе, когда отыщу, а вместо этого уронил стакан и ударился в слезы, – он качает головой, но его полуулыбка превращается в искреннюю ухмылку. – Если честно, во мне никто не распознает частного детектива, что бывает иногда удобно. Я специализируюсь на похищениях детей родителями. – Не успевает Вэл спросить, не ее ли поиски положили начало карьере, как Айзек подтверждает это: – Да, ты стала первопричиной. Твое исчезновение оказало на меня сильнейшее воздействие. На всех нас, само собой. Как бы там ни было, мое единственное стереотипное качество детектива – алкоголизм. Пошел по стопам родителей. Мама сумела взять под контроль зависимость, когда мне исполнилось двадцать, но папа так и не смог. Кайли – моя бывшая – не имела ничего против меня пьяного, потому что тогда я не следил за ее собственным состоянием и не возражал насчет походов по клубам. А вот стоило мне завязать, как она решила со мной порвать. И поскольку мать выглядела более благонадежной по документам, ей отдали опеку над дочерью. Ради Шарлотты я бросил пить, но всё равно потерял ее. И с тех пор стараюсь вернуть.
– Сочувствую от всей души.
– Она заслуживает лучшего. Лучше, чем Кайли, и лучше, чем я. Заслуживает всего самого замечательного в мире. Мне просто… – костяшки на руках Айзека, сжимающего руль, белеют, на стиснутых челюстях проступают желваки. – Я стараюсь изо всех сил. И сейчас могу заключить сделку.
– Всё уладится, – Вэл кладет ладонь на предплечье спутника – напряженное, со сведенными мышцами. Но от этого прикосновения он расслабляется. – Я точно знаю. И если хоть чем-то могу помочь… – она замолкает, ругая себя за глупые слова: что она способна предложить?
Однако Айзек быстро кивает.
– Спасибо. Для меня это очень много значит.
Вэл не жалеет, что спросила его про дочь, хотя беседа получилась вовсе не такой легкой, как хотелось. Неудивительно, что прошлой ночью он отзывался о детстве как о лучшем времени в жизни. И эту часть жизни у него отняли. Сама же Вэл впустую потратила свои годы, скрываясь. Какой груз
