Сладких снов - Андерс Рослунд
В доме на Свеагатан он даже не снял пальто. Черная дыра разверзлась, стоило инспектору только отпереть дверь пустой квартиры. Поэтому он снова вызвал такси, на этот раз на Кунгсхольмен, где в кабинете с уютным вельветовым диваном наконец дал отдых усталым ногам.
Так он и проснулся – все еще в пальто и ботинках, почувствовав на лице осторожное прикосновение утреннего солнца. Времени четверть восьмого. Похоже, он отоспался за все бессонные ночи.
Гренс на лифте спустился в подвал полицейского здания, где был бассейн и душевые кабины. Когда после холодного душа ему удалось незамеченным выехать из подземного гаража, солнце поднималось над заливом Риддарфьёрден. Несмотря на утро понедельника, машин на улицах было не так много. За какие-нибудь несколько минут Гренс миновал Глобен и свернул в переулок Эншеде, куда вернулась семья Хоффманов, после того как удалось заново отстроить взорванный дом.
Гренс скучал по ним больше, чем мог того ожидать. Их голоса несколько месяцев витали в комнатах его просторной квартиры. К своему собственному удивлению, Гренс сам предложил Хоффманам поселиться у него, после того как семья осталась без крыши над головой. С тех пор как Анни отвезли в интернат, то есть за тридцать с лишним лет, Гренс в общей сложности три раза принимал на кухне гостей, ни один из которых не остался у него ночевать. И никак не ожидал, что ему будет так хорошо с чужими людьми под боком. Гулкое помещение сразу наполнилось жизнью – смехом, криками, раздражением и радостью. А ведь было еще и шахматное печенье, и объятия Расмуса. Были люди.
Машина неспешно катилась между выкрашенными красной краской деревянными заборами и почтовыми ящиками, многие с приоткрытыми крышками, потому что люди только что забрали газеты.
Ящик, перед которым остановился Гренс, украшала неуклюжая надпись крупными буквами: «Кослов – Хоффман», сделанная рукой маленького Хюго, когда тот только научился писать фамилии обоих родителей.
Почтовый ящик был единственным, что уцелело в ту ночь, когда взорвалась бомба. В «Новостях» по телевизору это выглядело как кадры военной кинохроники. При том, что все происходило в пригородной шведской идиллии и было предупреждением бывшему полицейскому агенту Питу Хоффману от торговавшей оружием мафии. Они не шутили, охотились за его семьей. В тот раз Хоффман и Гренс помогли друг другу, и это был последний случай, когда они работали вместе.
До сих пор, по крайней мере.
Некоторое время инспектор оставался в машине. Предавался воспоминаниям под звуки утреннего радио. Он не был у Хоффманов с тех самых пор, когда они снова здесь поселились. Отклонял приглашения, одно за другим, с каждым разом с чувством все большей неловкости. Слишком ощутимой оказалась разница, когда их голоса сменила всепоглощающая тишина. Гренс думал, что так будет легче. Забыть и больше не вспоминать.
Они увидели его из окна кухни. Расмус тут же побежал в прихожую и распахнул дверь раньше, чем комиссар успел нажать кнопку звонка.
– Эверт!
Мальчик обнял его, сколько достал руками, и это были самые теплые объятия, какие только знал Гренс после Анни.
– Привет, Расмус, какой ты…
– Входи.
– …стал…
– Ты вовремя, мы как раз завтракаем.
– …большой…
Расмус схватил его за руки и потащил на кухню. Гренс едва успел скинуть ботинки.
– Доброе утро всем!
Они сидели, как когда-то за столом на его кухне. Пит и Хюго по одну длинную сторону стола. Зофия и Расмус по другую. Луиза на специальном детском стуле во главе. Напротив нее – свободное место, куда и направился Гренс.
– Кофе, Эверт?
Расмус схватил почти полный стеклянный кофейник и наполнил чашку, не пролив ни капли.
– Без молока, как папе. Ты ведь так пьешь, Эверт?
– Все верно, Расмус.
Как все-таки мало ему надо. Теплые объятия, искренняя улыбка и кофе, налитый рукой того, кто действительно рад его видеть.
– Зачем ты пришел?
Это Хюго – беспокойный и подозрительный, не то что младший брат.
В то время как Расмус, ни во что особенно не вникая, следовал за родителями из одного места в другое, меняя города, страны и континенты, а при необходимости и специальные убежища при полицейских учреждениях, Хюго давалось все тяжелее приспосабливаться к жизни в бегах, какую он, как сын секретного агента, вынужден был вести. Просто ему требовалось больше времени, чтобы проникнуться к человеку доверием. Поэтому именно Хюго первым всегда начинал задавать неудобные вопросы и лучше других чувствовал скрытую угрозу.
– То есть это, конечно, здорово, что ты здесь, Эверт, но ты ведь понимаешь, о чем я? Ты не был у нас целую вечность и вот теперь заявляешься, когда мы завтракаем и нам пора в школу.
Лгать нельзя, по крайней мере если хочешь дружить с Хюго и дальше. А дружбой с Хюго Гренс очень дорожил.
– У вас так хорошо. Я ем бутерброд и любуюсь твоим младшим братом, который так многому успел научиться. Мне следовало бы бывать здесь чаще, и эту оплошность я думаю исправить в недалеком будущем. Причин тому я могу назвать сколько угодно. Но ты прав, Хюго, у меня действительно дело к твоему отцу. И я собираюсь поговорить с ним, как только вы уйдете.
Хюго и Зофия быстро переглянулись. В их глазах мелькнула агрессия. Или это был страх? Два способа выражения одного и того же.
– О чем?
Страх. Он проступил явственнее, когда Хюго заговорил.
– О чем ты хотел поговорить с папой, Эверт?
– Сожалею, Хюго, но это касается только нас двоих.
– И я знаю почему. Это опасно! Так бывает каждый раз, когда ты хочешь поговорить с папой.
– Это неопасно, точно. Только не на этот раз. То, о чем я буду с ним говорить, не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к маме, ни к Расмусу с Луизой. Даю слово.
– Мммм… Но вы с папой каждый раз это говорите. А потом получается так, как оно получается.
Пит до сих пор сидел тихо. Он молча наблюдал встречу двух мальчиков, долгое время лишенных обычных для детей их возраста социальных контактов, с пожилым комиссаром полиции, который однажды сделал выбор в пользу одиночества. Было интересно следить, как постепенно развивались их отношения в сторону все большего сближения. Наконец бывший агент положил ладонь на плечо Хюго и посмотрел поочередно на Расмуса и на нежданного гостя.
– Хюго, мой проницательный маленький мальчик, не волнуйся. Мы с дядей Эвертом никогда больше не будем
