Ева Львова - Состояние аффекта
Я протянула оппоненту заключение эксперта и, наблюдая, как Трошин читает бумагу, продолжила:
– А это статья 118 часть вторая, а за нее наказание не предусмотрено. Думаю, суд обязательно учтет ваше поведение на заправке и тот факт, что отец молодого человека погиб именно в Беслане, защищая школу от террористов, а вы как раз оскорбили наставника Борзова, причислив его к этим самым террористам. Кстати, мы собираемся выдвинуть против вас встречный иск об оскорблении чести и достоинства Валерия Воловика, а также иск о повреждениях, нанесенных ударом ноги по мотоциклу.
– Вот ты как все повернула, – недобро усмехнулся Трошин, комкая в руке фантик от конфетки, которой он угостился на стойке ресепшн. – Имейте совесть! Хоть денег на лечение дайте! У меня вон нога не срастается.
– Ногу вы сломали самостоятельно, так что ни о какой компенсации речи быть не может. Кроме того, я настоятельно рекомендую вообще нигде не упоминать об этом вашем переломе, а то у слушателей может возникнуть вопрос: каким это образом хирург-травматолог Горидзе смог наложить вам гипс в тот самый день, когда камера запечатлела его на заправке на Яузской набережной? И потом, меня очень интересует, с какой стати медицинская экспертиза проводилась без обследования потерпевшего, а только на основании амбулаторной карты больного? Вы что, не в состоянии были дойти до судмедэксперта? Вы же отлично передвигаетесь на весьма приличные расстояния. То в гараж пойдете, то вон к нам в контору приедете. Хотите, пригласим сюда хирурга-травматолога Горидзе и спросим у него, как же так получилось?
Потерпевший впился в меня ненавидящим взглядом и, скрипнув зубами, чуть слышно выдохнул:
– Ладно, заберу заявление, только Реваза не трогайте!
Я протянула заранее подготовленные бумаги и внимательно проследила, чтобы посетитель расписался на каждой из них. Покончив с формальностями, Трошин поднялся с кресла и, не прощаясь, вразвалку вышел из переговорной комнаты. Я двинулась следом за ним. Как я и предполагала, Валерик стоял на стуле рядом с аквариумом и, согнувшись пополам, двумя руками шарил по дну в поисках сережки. Обернувшись на звук колокольчика, он проводил Трошина растерянным взглядом.
– Куда это он? – округлил глаза доверитель. – А как же переговоры?
– А мы уже обо всем договорились. Потерпевший подписал мировое соглашение и откланялся.
– У нее не подпишешь, – распахивая дверь ногой, напоследок буркнул Трошин, выходя на удицу.
– Что, правда подписал? – не поверил в удачу клиент.
– Честное слово, не вру.
Понимая, что с представлением пора заканчивать, Кира Ивановна опустила руку в карман и как ни в чем не бывало вытащила оттуда вторую жемчужину.
– Да вот же моя серьга! – несколько сильнее положенного обрадовалась она. – Надо же, все это время была у меня в кармане!
Не обнаружив подвоха, Валерий слез со стула, вытер руки предложенным секретаршей полотенцем и нежно посмотрел на меня.
– Это хорошо, что не придется торчать в душном кабинете и говорить о скучных вещах, – мечтательно проговорил он. – Агата, поехали, я все-таки покажу тебе Воробьевы горы! Это тебя взбодрит и отвлечет от мыслей о Борисе.
– О каком Борисе идет речь? – тут же среагировала Кира Ивановна, услышав знакомое имя.
– Да есть там один, вы его не знаете, – неопределенно ответила я, опасаясь, что вездесущая секретарша начнет вдаваться в подробности, чего бы мне очень не хотелось.
Убрав бумаги в стол, я подмигнула Кире Ивановне, уязвленной в самое сердце такой вопиющей неблагодарностью с моей стороны, и вышла из офиса следом за Воловиком. На улице нас ждал сюрприз: подперев спиной стену конторы, рядом с мотоциклом Валеры стоял совершенно пьяный Сережа Борзов. Воловик оставил в покое мою руку, которую до этого нежно поглаживал на ходу, и со всех ног кинулся к подопечному.
– Сережа, что случилось? – допытывался он, хватая парня за плечо и заглядывая в его мутные глаза.
– Пусть вот она, – мотнул Борзов головой в мою сторону, – скажет своему масону, что я не какой-нибудь трус, я все маме рассказал!
– Что рассказал? – насторожился Воловик.
– А все, – отчаянно тряхнул светлой челкой Серега. – Про то, что я подлец рассказал, и про то, что ты, Валерик, герой! Про заправку рассказал, про Трошина, про то, что ты мою вину взял на себя, а этот их масон, – снова последовал кивок в мою сторону, – обозвал меня дерьмом.
– Что ты несешь, Сережа, какой масон? – тряс парня Валерий.
– Да начальник твоей ненаглядной адвокатши, – хмыкнул парень.
– Когда же ты с ним разговаривал? – посуровел лицом Воловик, недобро поглядывая на меня.
– Да вот же, сегодня утром меня вызвали в контору и заставили рассказать все, как было. А самый главный их адвокат – по виду вылитый масон – заявил, что я не мужик, а барахло. Так вот, я не барахло, я осенью пойду в армию, хотя и поступил в институт.
– А мама как же? – посеревшими губами спросил Валерий.
– Это мама так решила, – потупился Борзов. – После того как я ей во всем признался, она стукнула меня полотенцем по голове и сказала, что полюбила отца потому, что он был мужик, а я совсем на него не похож – так, размазня какая-то. И что мое место в армии.
Серега шмыгнул носом и замолчал. Пока он говорил, покачиваясь у стенки, Валера смотрел на меня такими глазами, что если бы взгляд мог убивать, я бы пала замертво прямо там, на ступеньках родной конторы. Но как только парень замолчал, Воловик схватил за плечо теперь уже меня и тоже принялся трясти, как грушу.
– Ты! Заманила! Мальчишку! К себе! – сквозь сцепленные зубы шипел он. – А если бы с его матерью случился сердечный приступ?
– Его мать имеет право знать, кого она растит, – скидывая с себя тяжелую длань Валерика, решительно ответила я. – У него вся жизнь впереди, и ты не сможешь покрывать каждую его глупую выходку.
– Лживая тварь! – процедил мой кавалер и, приобняв Борзова за плечи, двинулся к мотоциклу. Усадив парня позади себя, Воловик взгромоздился на широкое кожаное сиденье и дал по газам. Глядя вслед удаляющемуся мотоциклу, я слушала позывные смартфона и молила об одном: только бы это была не бабушка! Именно сейчас, когда вместо слов благодарности от спасенного от тюрьмы человека я услышала проклятия в свой адрес, я была наиболее близка к тому, чтобы выплеснуть на Иду Глебовну все, что скопилось у меня на душе. Но, к счастью, это звонил Джуниор, чтобы отчитаться о проделанной работе.
* * *Борис не терял времени даром. Заручившись письменным запросом от полицейского управления Тель-Авива, кудрявый друг всю вторую половину дня мотался по госпиталю и приводил в ужас персонал стационара. Первым делом он, сверившись со списком, отправился в отделение реанимации. На посту медицинской сестры кудрявый друг выдержал бой с санитаркой, наотрез отказавшейся пускать в отделение незапланированных посетителей. И только уверения Бориса, что он – уполномоченный консультант полицейского управления города, возымели желаемое действие, и приятеля пропустили на этаж. Довольно быстро Джуниор нашел палату Веры Рудь и принялся терпеливо ждать у стеклянных дверей, когда сестра поставит пациентке капельницу и оставит ее одну. Больная лежала в просторной светлой палате, откинувшись на подушках и прикрыв глаза, и рука ее, покоящаяся поверх одеяла, была так тонка и прозрачна, что попасть в обескровленную вену оказалось в высшей степени затруднительно. Сестра нервничала, кидая косые взгляды на Устиновича-младшего, игла соскакивала, Борис топтался у дверей и нетерпеливо сопел. В конце концов девушка справилась со своей задачей и, поправив пациентке подушки, устремилась к выходу. Борис тут же проник в палату и ринулся к кровати, надеясь переговорить с Верой Рудь, но медсестра решительно преградила ему дорогу, горячо протестуя на идише. Не понимая смысла слов, но по решительному блеску девичьих глаз догадываясь, что делает что-то не то, приятель ретировался обратно в коридор, решив заглянуть в реанимацию попозже.
Пока же он двинулся в офтальмологическое отделение навестить Макса Фишмана. Здесь тоже возникли определенные трудности. Бокс номер восемь, в котором, если верить списку, обитал нейрохирург, находился в самом конце коридора и был отгорожен от общего блока запертой дверью. Сквозь дверное стекло приятель видел нужный бокс с заветной восьмеркой на двери, но попасть туда не мог. Борька присел на подоконник и так сидел, ожидая, когда из помещения кто-нибудь выйдет или, напротив, захочет туда войти, чтобы на его «плечах», как выражаются воры-домушники, попасть внутрь. Плечи, на которых Джуниор таки проник в заветный бокс, принадлежали раздатчице из буфета, прикатившей тележку с ужином. Сунув в нос перепуганной женщине выхлопотанный Семеном аусвайс, Борька слез с подоконника и вальяжно вошел следом за ней в запретную зону. Бориса сразу же удивило, что бокс одиозного нейрохирурга больше походит на номер люкс в пятизвездочном отеле, чем на больничную палату. Томясь под дверью, Борька от нечего делать заглядывал в другие боксы, но ничего подобного там не увидел. В других палатах все было вполне достойно, но без роскоши и излишеств. Теперь же Джуниор с нескрываемым интересом озирался по сторонам, рассматривая резную мебель в стиле ампир, картины на стенах, пушистый ковер и пухлый кожаный диван, на котором сидел немолодой смуглый красавец в белоснежном спортивном костюме, выгодно оттеняющем его иссиня-черные волосы, в которых слегка пробивалась седина. Большой любитель футбола, Борька сразу же решил про себя, что сидящий перед ним мужик – вылитый Жозе Моуринью, известный в футбольном мире как нынешний наставник мадридского «Реала». Глаза двойника португальского тренера были устремлены в экран плазмы, занимающей собой всю стену гостиной, а в руках обитатель элитного бокса держал пульт, с помощью которого перескакивал с одного телевизионного канала на другой.
