Ева Львова - Состояние аффекта
– Господин Борзов, вам восемнадцать уже исполнилось?
– Осенью будет, – под нос себе буркнул Серега.
Шеф одарил меня суровым взглядом и строго проговорил:
– Агата Львовна, вы слышите? Свидетель несовершеннолетний. Его необходимо опрашивать в присутствии опекуна либо родителей. Почему вы не вызвали мать?
Свидетель завозился на стуле и жалобно затянул:
– Дяденька, не надо мать! У нее инфаркт был, ей волноваться нельзя.
– А что с вашей матушкой? – на всякий случай поинтересовался начальник, просматривая какие-то бумаги.
– Когда отца в Беслане убили, у нее не выдержало сердце и случился инфаркт. Врачи говорят, что ей ни в коем случае нельзя волноваться, второго инфаркта мама не переживет.
– А я-то думаю, почему Воловик носится с тобой, как с писаной торбой? – грозно сдвинула я брови к переносице. – Даже взял на себя твое преступление.
– А вы откуда знаете? – испугался парень.
Эд Георгиевич включил компьютер, и мы в полной тишине просмотрели памятную видеозапись. Во время просмотра я не сводила глаз с Сергея. Он краснел, бледнел и, как только начальник нажал клавишу «стоп», чуть слышно проговорил:
– Если я сяду в тюрьму, мама точно умрет.
– А Валерию в тюрьму можно? – холодно спросила я. – Ты что, не понимаешь, что должен держать себя в руках?
– Прикиньте, дядя, – горячо заговорил пацан, обращаясь к Устиновичу-старшему. – Мы целый год собирали двухсотпятидесятикубовый мотоцикл «BMW R-24» сорок восьмого года выпуска. Ну, собрали и поехали заправить, чтобы посмотреть, какой он на трассе, все ли в порядке, ну и так далее. Ну, подъехали, значит, к колонке и только вставили пистолеты в баки, как прикатил этот Трошин на своем «УАЗе» и начал орать, что после фашистской заразы нужно всю заправку с хлоркой мыть. Это он наш мотоцикл имел в виду. А потом и говорит Валере: ты, говорит, урод черномазый, школу в Беслане взрывал! А у меня отец был спецназовцем и погиб как раз во время освобождения заложников в бесланской школе. Вот я и не выдержал – съездил ему по роже.
– У тебя перехватило дыхание, в глазах потемнело, и ты, не помня себя, бросился на обидчика с кулаками, – скорее утверждая, чем спрашивая, проговорила я.
– Все так и было, а вы откуда знаете? – удивился парень.
– Это типичный аффект, – радостно пояснила я. – На основании видеозаписи я получу заключение психиатра, и, думаю, статью… удастся переквалифицировать на 118. А это всего лишь два года условно.
– То есть мама узнает, что на меня завели уголовное дело? – вскинул на меня полные ужаса глаза Борзов.
– Думаю, до этого не дойдет, – успокоила я мальчишку. – Я думаю, мы сможем выдвинуть встречный иск Трошину об оскорблении чести и достоинства Валерия Воловика, и Трошин отзовет свое заявление. Что-то мне подсказывает, что не все у него чисто с переломом, так что есть смысл наведаться в травмпункт, где Трошин получал первую помощь, и навести справки о лечащем враче потерпевшего.
– Агата Львовна, сколько вам понадобится времени, чтобы уладить все дела? – не переставая листать бумаги, уточнил Эд Георгиевич.
– Полагаю, что сегодня же вечером я смогу предложить потерпевшему заключить мировую.
– Но только в присутствии клиента, – требовательно произнес Эд Георгиевич. – Надеюсь, Агата Львовна, вы понимаете, что выбранная вами линия защиты находится на грани фола. Если дело дойдет до суда, нежелательная для клиента правда выплывет наружу. Я не думаю, чтобы он остался доволен нашей работой.
– А может быть, незачем беспокоить Воловика? – с надеждой в голосе проговорила я. – Я и сама прекрасно все улажу.
– Агата Львовна! – повысил голос шеф. – Мне надоела ваша самодеятельность! Положено в присутствии клиента – извольте его вызвать!
– Как скажете, Эд Георгиевич, – вздохнула я. – Так, значит, сейчас я еду к психиатру за заключением насчет состояния аффекта, затем в травмпункт, а часикам к шести приглашаю к нам в офис Воловика и Трошина.
– Дерзайте, – откликнулся шеф.
Я поднялась со стула, глазами показывая Борзову, что ему тоже пора бы освободить кабинет.
– Я тоже могу идти? – вскинулся Серега.
– Я вас не задерживаю, – откликнулся Устинович-старший.
Мальчишка подскочил, как ужаленный, и опрометью бросился к двери.
– Э-э, господин Борзов! – вдогонку проговорил Эд Георгиевич. – Мама мамой, но пора бы вам самому научиться отвечать за свои поступки. Не по-мужски это как-то, другого вместо себя подставлять.
* * *Я осторожно прикрыла за собою дверь начальственного кабинета и повернулась к Сергею. Лицо его передернулось от обиды, и парень едко обронил:
– Начальник твой того, с приветом! Несет всякую фигню.
– Он что-то неправильно сказал? – откликнулась я, испепеляя Борзова злым взглядом. – Из-за твоих художеств чуть было хорошего человека в тюрьму не посадили! Между прочим, еще неизвестно, чем вообще вся эта история закончится, а ты никак не успокоишься – все скачешь, как беззаботный козлик. То шильдик у друзей сопрешь, то мило пошалишь – у незнакомой тетки кусок бигмака откусишь.
– А что я такого сделал-то? – привычно затянул Серега. – Я же пошутил. Что, пошутить уже нельзя?
– Интересно, что бы сказала твоя мама, если бы узнала, что из-за тебя Валерий сядет в тюрьму.
– Мама ничего не должна знать, – заволновался Борзов. – У нее сердце больное. Только не вздумайте ей ничего рассказать!
– Ладно, иди уж, – махнула я рукой, подталкивая парня в спину. – Дальше береги здоровье мамочки.
Проводив Серегу до двери, я уселась на свое рабочее место на проходе и попробовала сосредоточиться. Здесь гуляли сквозняки и сходились рассеянные взгляды коллег. Перестановка мне решительно не нравилась, хотя аквариум был хорош. Большой, литров на пятьсот, с коралловыми гротами, раскидистыми водорослями и большими яркими рыбами. Они неторопливо плавали мимо скелета, рассевшегося на сундуке с сокровищами, из которого бурно поднимались на поверхность пузырьки воздуха. На мой взгляд, скелет был апофеозом пошлости, но, как говорится, о вкусах не спорят.
– Что это за рыбы? – поинтересовалась я, поймав на себе взгляд Маши Ветровой.
– А кто их знает, рыбы, и все, – надула пухлые губки звезда нашей конторы.
– Большие красные – это астронотусы, – из своего угла откликнулся Леонид. – А вон тот пятнистый, похожий на акулу, – краснохвостый сом.
– Он такой обжора, – хихикнула Ветрова. – Там еще желтая рыбка плавала, так он ее в два счета проглотил.
– И откуда у нас такое богатство? – поинтересовалась я.
– Банк из соседнего дома съезжал, они за полцены нам все аквариумное хозяйство продали, – с гордостью сообщил Устинович-средний. – Я в Интернете навел справки – на «Авито» такой аквариум как минимум сто тысяч стоит. А еще два фильтра «Флювал», компрессоры, обогреватели, сами рыбы…
– Выгодное приобретение, – согласилась я, протягивая руку к телефону с намерением известить заинтересованные стороны о предстоящих переговорах. Теперь, когда выяснилось, что причина, по которой Джуниор не пытался вникнуть в дело Воловика, вовсе не Марина Коровина, я готова была свернуть горы. Я набирала номер Валерия, когда над моим ухом раздался голос Эда Георгиевича:
– Да, кстати, Агата Львовна, только что звонил Семен. Племянник очень вами интересовался и просил передать, что если бы не был женат, то непременно поухаживал бы за вами.
– Я польщена, Эд Георгиевич, – смутилась я.
– Сема вкус имеет. – Шеф по-гурмански покрутил головой. – Его жена Лида была первой красавицей в Мариуполе.
Я поймала на себе насмешливый взгляд Маши Ветровой и заинтересованный – ее мужа. Устинович-средний внимательно рассматривал мои вытянутые под столом ноги, в то время как Мария испепеляла злыми глазами мое лицо. Созвонившись с Воловиком и Трошиным и известив их о предстоящих переговорах так, чтобы слышал Эд Георгиевич, я отправилась добывать аргументы в пользу своего клиента. И все то время, что я торчала в приемной специалиста по судебной психиатрии, ожидая экспертного заключения, я не переставала думать, как мне быть. Присутствие Воловика во время переговоров о досудебном урегулировании конфликта рушило все мои планы. Я была больше чем уверена, что Валерий начнет настаивать на своей виновности, чем испортит все дело. Нужно было сделать так, чтобы клиент задержался и пришел позже назначенного времени. Над тем, как это организовать, я и ломала голову. Вы не поверите, но в травматологическом пункте я нашла ответ на свой вопрос. Дожидаясь приема у хирурга Горидзе, того самого, который по документам накладывал гипс потерпевшему Трошину, я скучающим взглядом окидывала сидящих рядом людей. У кого-то была травмирована рука, у кого-то нога – в общем, ничего необычного. И только когда недалеко от меня уселась только что подошедшая супружеская пара, ситуация засияла новыми красками.
