Частное лицо - Валерий Николаевич Михайлов
– Я думаю, многоуважаемый Моисей Маркович, вы ошибаетесь, причём не только относительно мотивов моего молчания. Не интересы следствия, а ваши кровные интересы заставляют меня не болтать без толку. Дело в том, что в процессе следствия нам приходится вытаскивать на свет ваше грязное бельё. То, что нужно, мы приобщаем к делу, и дальше уже суд решит, что предавать огласке. Ту информацию, которая не имеет отношения к делу, мы благополучно забываем. Но ваше любопытство я готов удовлетворить, только на вашем собственном примере. Если вы не против.
– Мне нечего скрывать.
– Зря вы так думаете. Если я правильно понял, до выхода на пенсию вы были экономистом?
– Совершенно верно.
– Хорошим?
– Не жаловались.
– А могли бы. Дело в том, что как минимум последние две фирмы, где вы имели удовольствие работать старшим экономистом, благополучно закрылись. Причём одна из них пала жертвой рейдерского захвата, а другая была закрыта в результате деятельности прокуратуры. После чего ни одна сволочь не захотела взять вас на работу, несмотря на ваш опыт и умение пустить пыль в глаза проверяющим.
– И вы хотите обвинить в этом меня?
– Ни в коем случае! – поспешил заверить его Клименок. – Это лишь рабочие соображения, которые, если бы не ваша просьба, остались у меня в голове. Но идём дальше. После того, как вы сменили профиль деятельности, неприятности обрушились на ряд ваших клиентов. И теперь, не успели вы здесь появиться, как сначала был похищен амулет, а затем погибла гражданка Былых.
Согласитесь. Подобные размышления вслух могут нелестно отразиться на вашей репутации.
– Все это досужие размышления.
– Я ж не спорю, Моисей Маркович. Я не спорю, а наоборот подчеркиваю, что это просто рабочая информация к размышлению. Но согласитесь, вы бы не хотели, чтобы я трепался на эту тему на каждом углу.
– Считайте, что вы меня убедили, – согласился он с доводами Клименка.
– Ещё есть желающие услышать мои соображения относительно хода расследования?
Разумеется, желающих не нашлось.
– Кстати, Моисей Маркович, как вы умудрились стать экспертом в области ювелирных изделий? Я понимаю, это тоже связано с финансами, но не слишком ли косвенно?..
– О, это просто. Мой отец был ювелиром и реставратором от бога. Ещё в детстве я любил наблюдать за его работой. Так что у меня был прекрасный наставник.
– Спасибо за информацию. Это многое расставляет по своим местам.
– Да не за что. Всегда к вашим услугам.
– Буду иметь в виду.
– Ну и как улов? – спросил я Клименка, когда мы остались одни.
– Ты не поверишь! Явка, как на выборах Леонида Ильича.
– И что?
– Что «что»?
– Я имею в виду список подозреваемых.
– Если ты о списке потенциальных жертв шантажа, то в нем все, включая тебя.
– Послушай, это уже Агата Кристи какая-то со своими негритятами. Не может быть, чтобы в одном месте собрались одни прохиндеи и подлецы.
– Да? А как же правительство?
– Но здесь не…
– А вдруг?
– Все равно не могу поверить, что здесь любого и каждого можно подвергнуть шантажу.
– Ну а если я докажу, что шантажировать можно и тебя?
– Ну да, я же переспал с Верой, и если об этом узнает Эмма, то я лишусь своей миски супа.
– Ну, это было бы слишком просто. Представим, что этого не было.
– Представим.
– Так вот, Ватсон, чем ты занимался до того, как обзавелся персональным меценатом?
– Ах, вон оно что! Так ты уже знаешь и об этом!
– Конечно, я же должен иметь представление о том, с кем иду в разведку. А здесь, Ватсон, мы с тобой как в тылу врага. Ты не смотри, что все говорят на одном с тобой языке и улыбаются при встрече. Для них мы – люди с той стороны прицела.
Когда-то в девяностые я зарабатывал на жизнь, обучая народ аутогенной тренировке. Потом, когда низко упал рубль, людям стало не до этого, и я переквалифицировался в… Даже не знаю, как это назвать. Ладно, попробую объяснить. Наша медицина устроена так, что большую часть умирающих от того же рака перед смертью выписывают домой. Их перестают лечить. Только наркотики и все. Ну а с мыслью о том, что это окончательный конец, смириться могут далеко не все. И для того, чтобы надежда оставалась с больным до его последней минуты, родственники нанимали меня. Прежде чем взяться за дело, я убеждался в том, что наниматели понимают – все мои дальнейшие манипуляции будут служить лишь для того, чтобы больной продолжал думать, что его лечат, что борются за его жизнь, что есть пусть призрачная, но надежда. Убедившись, я заставлял их зафиксировать это на бумаге в качестве расписки. И только потом приступал к обману больного, которого, повторюсь, уже выписали домой умирать. Родственники представляли меня умирающим, как одного из величайших целителей всех времён и народов, а я с умным видом махал над ними руками, делая вид, что корректирую их энергетику. В результате люди умирали чуть более счастливыми и более обманутыми, а я становился чуть более богатым.
Первое время меня коробило от вида этих людей, от их взгляда, полного обреченности и желания зацепиться за малейшую надежду, коробило от близости смерти, от необходимости отвечать на извечные «Когда?» и «Я ещё поживу?». А потом я привык. Смерть, по крайней мере чужая, перестает быть чем-то особенным, когда с ней сталкиваешься каждый день с понедельника по пятницу. Со временем я научился находить в своей работе даже забавные стороны.
А однажды я чуть было не совершил чудо. Ко мне обратился знакомый. У него дед умирал от рака. Уже лежал и практически не вставал. У деда была скорбящая жена и двое не менее скорбящих детей. Все очень страдали и хотели ему добра. Тем более, что дед всё между всеми разделил по справедливости, так что в обиде никто не остался. Я начал с ним работать. Сначала он молча лежал, и, казалось, тихо меня ненавидел. Потом ему помогло. Не я, сработало что-то у внутри. Он уменьшил дозу наркотика, начал вставать, покрикивать на жену. Я уже начал подумывать, что возможно он ещё поживет, но когда я приехал в очередной раз, мне сказали, что больше не нуждаются в моей помощи. Меня выставили за дверь, побоявшись, что я смогу если не вылечить деда, то хотя бы продлить его жизнь!
Вот это и имел в виду Клименок, говоря, что нашёл на меня компромат.
– Ну и что тут такого? За что меня можно упечь? За неуплату
