Эдуард Хруцкий - Тревожный август
Полесов
Врач вышел. И они остались втроем: «мотоциклист», весь забинтованный, похожий на белую тряпичную куклу, сестра и он. Окно в палате было раскрыто, и поэтому горела синяя лампочка. В свете ее особенно резко выделялась обмотанная бинтами голова.
После операции, когда хирург пообещал Данилову, что «мотоциклист» жить будет, Иван Александрович приказал Полесову остаться. Во-первых, для безопасности задержанного, во-вторых, надеясь на то, что в бреду раненый скажет что-то важное для следствия. В палате было тихо, только раненый дышал тяжело, через силу. Казалось, что работает старая, изношенная паровая машина. Степан даже представил ее мысленно: текущие трубки, разработанный сухопарник, разношенные цилиндры. Точно такая стояла у них в техникуме когда-то. На ней практиковалось несколько поколений будущих специалистов по ремонту подвижного состава.
И вдруг он поймал себя на мысли, что не думает о задержанном как о человеке, и это сравнение с паровой машиной в другой ситуации никогда бы у него не возникло. Он не жалел «мотоциклиста», он думал только об одном: как вытянуть из него показания. И он сам внутренне подивился своей жестокости и равнодушию. И даже постарался представить его среди дорогих и близких ему, Степану, людей. Но так и не смог. Он видел только вскинутый автомат, потную челку, упавшую на лоб, и прищуренные пустые глаза.
Сама жизнь лишила его всего человеческого. Он сам сделал выбор, став за черту. А за ней для Степана находились только враги. И если до войны он понимал, что многих можно спасти и перевоспитать — ярким примером тому служил Мишка Костров, — то те, кто остался за чертой в самое трудное для страны время, сами вынесли себе приговор. И разговор с ними должен быть коротким.
Время тянулось бесконечно. Но именно это однообразие успокаивало его, и Полесов постепенно начал думать о вещах приятных. Он вспомнил Клавдию и ее сильные ловкие руки, накрывавшие на стол. Он пытался вспомнить, о чем они говорили за столом, но так и не смог восстановить в памяти весь разговор, но главное он помнил. Они все-таки договорились встретиться. Степан сказал, что позвонит ей утром и уточнит время. Конечно, он может сказать Данилову, что надо еще раз сходить в Глуховку, поговорить с людьми, посмотреть. Но сама ложь претила ему, и он решил просто объяснить Ивану Александровичу все как есть, без уверток и глупой выдумки. Он поймет его, наверняка поймет.
Раненый застонал, сначала тихо, потом громче, заскрежетал зубами. Белый кокон бинтов зашевелился. Степан тронул сестру за руку.
— Ничего, — прошептала она, — так бывает, так часто бывает, почти всегда.
И снова наступила тишина, и снова остановилось время.
— Витя, — внятно и отчетливо произнес чей-то голос.
Полесов даже обернулся, но потом понял. И снова тишина.
— Я туда не доеду, — сказал раненый звучно, — у меня бензина не хватит. — Он застонал и затих.
— Бредит, — шепнула сестра, — он теперь все время будет бредить, я их много, обожженных, видела.
А раненый продолжал стонать, ругаясь матом витиевато и грязно, и Степан уловил уже несколько блатных словечек, которые обычно употребляют профессионалы, и понял, что «мотоциклист», как говорит Данилов, «самый сладкий их клиент».
Степан даже сел ближе, наклонился над ним, но тот заскрипел зубами и затих.
— Сейчас я ему укол сделаю. — Сестра встала, загремела чем-то в темноте. — Пусть поспит спокойно. Ему сейчас главное — покой.
— Вы здесь начальник, — улыбнулся Степан, — вам видней.
— Вот скажите мне, — после паузы спросила сестра, — мы его вылечим, выходим, дорогих лекарств на него уйдет массу, то есть отнимем их от раненых бойцов, а дальше?
— Что дальше?
— Ну вот, к примеру, мы бойца лечим или командира. Он за Родину пострадал. Встанет на ноги и в бой. А этот куда? К стенке? Так зачем же его лечить? Только для того, чтобы он показания дал? Так, что ли?
— Нет, не так. Мы еще не знаем, кто он. А может, он случайно попал в банду. Вылечим, выясним.
— Ну а если случайно?
— Это суд решит. Наше дело следствию материалы представить. Так сколько он спать будет?
— Я думаю, до утра.
— Тогда я пойду.
Степан вышел из палаты в темный коридор. Больница спала тяжелым, нездоровым сном. Осторожно, стараясь не стучать сапогами, прошел он мимо дремлющей у столика дежурной медсестры и спустился на первый этаж в прихожую, залитую синим светом. Здесь уже можно было закурить, и Степан достал папиросы, чиркнул спичкой. Из синего мрака выдвинулась фигура милиционера.
— Это вы, товарищ начальник?
— Я. Ты что, один здесь?
— Нет, у палаты второй дежурит.
— Молодцы, а я его и не заметил.
— Служба.
— Где телефон?
— Вот здесь, на столике.
Степан подошел, поднял трубку. Минуты две она молчала, наконец женский голос ответил: «Город». Полесов положил трубку, так и не назвав номера. Произошло что-то необъяснимое. Он пока и сам не мог догадаться, что именно. Но это слово! Обычный отзыв телефонистки на коммутаторе: «Город!» Он звонил Данилову из Глуховки, и ему ответили: «Город». Заворг звонил Ерохину, и ему тоже ответили: «Город». Значит, был третий человек, слышавший все эти разговоры. И он сидел на коммутаторе. Так-так. Неужели он нашел? Третий слушал и передавал четвертому. А тот... Вот на него-то и надо выходить через девицу с коммутатора. И как он раньше не догадался? Ах, идиот, идиот! Степан аж зубами заскрипел.
— Вы что, товарищ начальник? — спросил дежурный.
— Ничего. — Степан потянулся к телефону, потом отдернул руку. — Ничего. Вот что, ты знаешь, где мы разместились?
— Так точно.
— Дуй туда, то есть пусть ко мне сюда бегут. Понял? Скажи: важно это очень.
— А как же?..
— Я пока здесь побуду. Беги.
Он еще не верил сам, что нашел искомое. Слишком все это просто получается. Но ведь тот, кого они ищут уже третий месяц, человек неглупый. Ох какой неглупый. Умный он и коварный. Поэтому и нашел самый простой, а вместе с тем невероятно необычный канал связи. Нет, не только связи, но и информации. Его ищут, шлют телефонограммы, а те сами к нему приходят. Нет, этот противник не хуже покойного Широкова.
Степан, забывшись, нервно мерил шагами вестибюль больницы. Но чего они там, почему так долго не идут? И вдруг он поймал себя на том, что думать об этом начал настороженно, будто кто-то сможет подслушать его мысли. Полесову даже не по себе стало. Минут через двадцать распахнулась дверь и вбежал Сережа Белов.
— Где Данилов?
— Не знаю, ушел куда-то с Быковым.
— А Муравьев?
Сережа пожал плечами.
— Вот что, Белов, — Степан вплотную приблизил лицо, — по-моему, я нашел связника, надо его установить.
— Я слушаю вас.
— Нет, пойдем вместе. Только вместе.
— Товарищ, — Полесов повернулся к милиционеру, — нам в Москву позвонить надо срочно, где у вас телефонный узел?
— На Коминтерна, это сразу за площадью, я бы вас проводил...
— Ничего, вы только объясните, как добраться побыстрее.
— Вы из больницы выйдете и направо, потом мимо каменного дома. Правда, темно сейчас, это мы, здешние, все помним.
— Мы найдем. Если меня будут искать, скажите, куда пошел.
— Есть, товарищ начальник.
Даже после синего полумрака прихожей темнота ослепляла. Она накрыла город плотным покрывалом без проблесков и звезд. Они шли по улице, иногда светя под ногами тонкими лучами карманных фонарей. Шаги их гулко отдавались на деревянных тротуарах. По дороге Степан рассказал Белову о своих подозрениях. Решение было принято одно: сегодня же, прямо ночью проверить тех, кто работал на коммутаторе шестого августа и вчера. О том, что должно это дать розыску, Полесов не думал. За время работы в милиции он приучил себя точно придерживаться первоначального этапа версии. Излишняя фантазия всегда ведет к горечи разочарований. А их у него случалось достаточно. Сейчас ему нужно было, чтобы совпали два дежурства одного и того же человека. Вот только после этого он вправе выстраивать дальше цепочку предположений.
Они долго блуждали по темным улицам вокруг площади, мысленно кляня безлюдность ночного города. Наконец совершенно случайно Белов заметил узкую полоску света, лежащую на крыльце.
— Степан Андреевич, я пойду спрошу, — сказал он, — а то мы так до утра здесь лазить будем.
Сергей поднялся по ступенькам, толкнул дверь, она оказалась открытой. Полесов шагнул за ним. Они еще не успели даже войти в дом, как в маленьком, ярко освещенном тамбуре появился человек в форменной тужурке НКС[9], перетянутой ремнем с кобурой.
— Вам кого?
Глаза человека смотрели настороженно, рука лежала на кобуре.
— Мы из милиции, — Полесов достал удостоверение, — ищем телефонный узел.
