Екатерина Гринева - Адвокат ангела, или Дважды не воскресают

Я пообедала, поднялась к себе, пересчитала деньги и взяла нужную мне сумму.

Когда я уже собиралась уходить, Маргарита, сидевшая в другом конце гостиной, спросила меня:

– Вы уходите?

– Да.

– А… когда вернется Родион, ему нужно что-нибудь от вас передать?

Я усмехнулась. Свое элементарное любопытство она облекла вот в такую вежливо-завуалированную форму.

– Нет, ничего, – отчеканила я и закрыла за собой дверь.

До Гетеборга было примерно полчаса езды.

Я ехала по городу медленно, высматривая какой-нибудь тихий магазинчик, где я могла бы приобрести своей дочке подарок. Конечно, лучше всего поехать в крупный супермаркет и побродить там вдоль длинных рядов с детскими игрушками, но в этом случае возникала вероятность, что я наткнусь на родственников Берна или на кого-нибудь из своих шведских знакомых. Пусть шанс был не очень велик, но он имелся! Поэтому самый разумный выход – зайти в маленький магазинчик и посмотреть подарок там.

Подходящий вариант я увидела довольно-таки скоро.

Я припарковала машину, надела темные очки и вышла, предварительно осмотревшись по сторонам. Как шпионка, усмехнулась я. Парик я оставила в чемодане, решив его в этот раз не надевать. Темных очков вполне достаточно. В том, что я пряталась – надевала парик, очки, – было что-то глубоко унизительное. Словно я приехала не к собственному ребенку, на которого имела все права, а собиралась что-то украсть и поэтому прибегала к полной маскировке.

Хозяин магазинчика показывал мне игрушки, объясняя, как работает каждая из них. На верхней полке я увидела медвежонка с зонтиком в лапах. Лиза обожала мишек, и я подумала, что этот станет еще одним ее любимцем.

– Покажите мне вот эту игрушку, – показала я продавцу.

Он снял с полки медведя и подал его мне. Взгляд у мишки был грустный, словно он вымок до ниточки под проливным дождем, так и не успев раскрыть свой ярко-синий зонтик.

– Я беру его.

Заплатив, я взяла пакет с игрушкой и вышла на улицу. Теперь я могла ехать домой, но подумала, что можно не торопиться, время еще есть. И я могу съездить на озеро на окраине города, побродить по берегу. Раньше мы любили в выходные дни всей семьей выбираться туда, yстраивать пикники и наслаждаться природой, сидя на лужайке или гуляя по извилистым тропинкам в окрестном лесу. Тогда Лиза была еще совсем маленькой. Мы захватывали большую плетеную корзину со снедью, легкое одеяло в сине-белую клетку и раскладывались на одной из многочисленных лужаек вблизи озера. Мы любили бывать там поздней весной, летом и ранней осенью. Вид весенней зелени, такой чистой, словно ее полировали до блеска шведские домохозяйки, славящиеся своей аккуратностью, пылающе-красных и матово-желтых осенних листьев и темно-синей глади озера всегда завораживал меня. Я вздохнула. Эти моменты были, вероятно, самыми лучшими в нашей семейной жизни с Берном. И еще поездки в Стокгольм, когда мы только поженились, наши пешие прогулки по Старому городу – Glam Snan: очаровательному лабиринту средневековых улочек с домами, выкрашенными во все оттенки желтого цвета. Стокгольм был красив всегда, но особенно – зимой, когда он был тихо-снежным, волшебным, как в старинной сказке, которую нам читали в детстве.

Тогда мы еще не скандалили так часто и не раздражались друг на друга. Но, честно говоря, просто я все терпела, копила обиды в себе и не выплескивала их наружу. В то время я еще была полна иллюзий построить свою семейную жизнь с Берном, мне хотелось стабильности и определенности, я желала точно знать, что «завтра» будет похожим на «вчера». Но я еще не знала о том, что за все надо платить. За стабильность нужно расплачиваться скукой и раздражением, а за тихий уют – пониманием, что он может рухнуть в любой момент. Как нет в природе идеальных мужчин, так нет и спокойной семейной жизни. Это все – мифы, за которые рано или поздно всем приходится расплачиваться. Если бы женщины не были такими наивными дурочками, верящими в эти иллюзии, разбитых судеб было бы намного меньше. Все в этой жизни относительно. Идеал в любой момент может обернуться монстром, а спокойная гавань – топким болотом.

Я размышляла о своей семейной жизни, когда мои глаза сфокусировались на силуэте, показавшемся мне знакомым. Оп-ля! Я резко затормозила и чуть не врезалась в ехавшую впереди машину.

Возле одного из домов стоял Родька и разговаривал с каким-то мужчиной в длинном черном пальто, худым, черноволосым, внешностью никак не напоминавшим уроженца здешних мест. Скорее он был похож на румына или итальянца. Мои мысли лихорадочно забурлили: что здесь делает Родька, зачем он встретился с этим человеком?

Я не знала, что мне делать – то ли выскочить из машины и нарушить милую беседу Родьки с незнакомцем, то ли остановиться и понаблюдать за ними?..

Я склонилась ко второму варианту. Остановила машину на приличном расстоянии, чтобы меня нельзя было засечь, и стала наблюдать за Родькой и мужчиной в черном пальто, стараясь вычислить: были ли знакомы они прежде или встретились в первый раз? В основном говорил Родька. При этом он отчаянно жестикулировал, словно общался с глухим. Внезапно Родька повернул голову в сторону, и я сильно пригнулась, чтобы он меня не увидел. Я решила больше не рисковать и, как только Родька отвернулся, тихо отъехала в сторону и двинулась в обратном направлении. Ехать к озеру мне уже расхотелось. По дороге домой я гадала: кем тот мужчина приходится Родьке? И почему Родька ни словом не обмолвился мне, что у него в Швеции есть знакомые? Получается, у него есть от меня свои тайны? Не слишком ли легковесно я поступила, впустив его в свою жизнь?

Когда я подъехала к гостинице, Маргарита Кнауфф возилась в палисаднике, окучивая клумбу. Она была в толстой вязаной кофте и старых джинсах. На голове у нее был повязан бежевый платок. Хозяйка кивнула мне головой в знак приветствия:

– Чай будете?

– Да, с молоком, и, если можно, еще булочки с джемом.

– Через десять минут я все подам. Кстати, я хотела у вас спросить: вы раньше жили в Швеции? Вы неплохо говорите по-шведски.

Я закусила губу: это была моя оплошность! Надо было мне с самого начала разговаривать по-английски, так возникло бы меньше вопросов. Но я как-то об этом не подумала…

– В университете я учила шведский, – пояснила я.

– А… – Маргарита сняла с рук полотняные перчатки и сказала, прищурившись: – Ваш знакомый еще не приезжал.

– В самом деле? – как можно безразличнее сказала я. – Жаль! Наверное, его задержали дела.

Я вошла в гостиницу, Маргарита последовала за мной. Я поднялась к себе, прислушиваясь: мне показалось, что внизу зазвонил телефон. Но, очевидно, мне послышалось…

Я переоделась, положила на кровать пакет с игрушкой для Лизы и спустилась в холл. В поездке я нагуляла себе аппетит и поэтому теперь с удовольствием пила чай с молоком и уплетала булочки. Мне хотелось чего-то посущественнее, но я не желала вторично просить об этом Маргариту. Почему-то мне казалось, что, несмотря на свою внешнюю вежливость, хозяйка относится ко мне не очень-то дружелюбно.

Не успела я покончить со своим полдником, как хлопнула дверь: вернулся Родька. Я крепко стиснула чашку. Увидев меня, Родька сразу направился к моему столику:

– Привет!

– Привет! – откликнулась я. – Присаживайся.

– Мерси.

Родька плюхнулся на стул и посмотрел на меня.

– Где ты был? – поинтересовалась я самым невинным тоном.

– А… ездил в город. Решил побродить, поболтаться. Надоело здесь отсиживаться, как крыса в норе.

– И как?

– Что – как?

– Удалось побродить-поболтаться? – спросила я, отправляя в рот кусок булки.

– Ну… можно сказать, время убил, – хмыкнул Родька. – Городишко вроде ничего… Чистенький такой, прямо прилизанный. Правда, без бабла в кармане шататься не очень-то приятно, – и Родька скорчил выразительную гримаску.

– Ты так внезапно уехал… Даже меня не предупредил.

– Так получилось. Ты спала, будить не хотелось.

Я решила бросить пробный камень наугад и посмотреть на Родькину реакцию.

– А я тоже была в городе. Как проснулась, поела – так и уехала.

Родька впился в меня глазами:

– Ну как? Погуляла?

– Ага. Кстати, я тебя видела.

Родька заметно напрягся.

– И где же ты меня видела? – спросил он внезапно севшим голосом.

Я искоса посмотрела на Родьку. И почему это он так взволновался? Что случилось-то? Есть тому причины?

– На улице Мартенсдалгатан. Ты там стоял и мило беседовал с одним типом в длинном черном пальто, будто вы сто лет знакомы, – не удержалась я.

– А… – он замолчал, сглотнул, а потом выпалил: – Это наш бывший соотечественник. Я спросил у него дорогу. Он мне ответил, понял, что я тоже русский. Слово за слово, мы и разговорились, поболтали за жизнь, он – о себе, я – о себе.

Родька всегда славился своей феноменальной способностью выкручиваться. Я помню, как в былые годы его друзья, с которыми мы пересекались в сочинских кафе-ресторанах, называли его угрем. Я еще смеялась над этой кличкой, говоря, что его так прозвали, наверное, за его худобу. Родька в ответ на мои насмешки помалкивал. Позже я поняла, почему его называли угрем: за его изворотливость и умение выскальзывать из разных деликатных и сложных ситуаций. Хотя он все равно в конце концов загремел на нары. Но если бы не его характер и хитрость, он сел бы гораздо раньше. Или вообще бы не остался в живых. И тогда, и, тем более теперь я мало что знала о тайной Родькиной жизни. Он был всегда человеком, который допускал к себе людей до известного предела. Дальше был барьер, который нельзя ни обойти, ни перепрыгнуть…