Бюро темных дел - Эрик Фуасье
В соответствии с этим принятым накануне решением, молодой человек приблизился к кабатчику. Тот был поглощен важным занятием: выковыривал из-под ногтей грязь острием кухонного ножа. Увидев Валантена, он прервался, вытер лезвие о рукав и окинул молодого человека взглядом с головы до ног. Красный нос и лиловая сетка сосудов на лице ясно свидетельствовали о том, что кабатчик не ограничивается продажей горячительных напитков, но и сам воздает им должное при каждом удобном случае.
– Чего изволите, любезнейший месье? – осведомился пьяница.
На Валантена пахнуло перегаром и вонью гнилых зубов. Вместо ответа инспектор повторил действия людей, за которыми наблюдал здесь три дня назад: показал на ладони меню, сложенное так, что из букв названия «Три беззаботных коростеля» складывались слова «без короля».
«Сезам, откройся, – подумал он. – Настал момент истины. Отступать поздно».
Кабатчик прищурился, затем понимающе кивнул.
– Ясно. Уберите это, – буркнул он. – Вы не из наших завсегдатаев, верно? У меня отличная зрительная память, и уж такое ангельское личико, как у вас, я бы не забыл.
– Я друг Люсьена Доверня. Это он сказал мне о собраниях, которые проходят у вас за закрытыми дверями. Он хотел представить меня своим товарищам.
– Никаких имен, черт побери! – процедил сквозь зубы кабатчик, досадливо оглядевшись, чтобы удостовериться, что никто из клиентов их не слышит. – Иначе на кой ляд, по-вашему, тут придумали секретный пропуск, а?
Валантен скроил виноватую мину и покорно последовал за сердитым хозяином – тот, поднявшись со стула, направился к двери, которая вела во внутренние помещения. Кабатчик извлек из-под фартука длинный ключ, отпер замок и отступил, пропуская гостя. Заговорщически подмигнув, он шепнул, когда Валантен переступал порог:
– Вам в конец коридора. Последняя комната направо.
Дверь закрылась за спиной инспектора, в замке скрежетнул ключ.
«Первое препятствие пройдено! – подбодрил себя Валантен. – Но сейчас начнется все самое серьезное. Давай, дружище, соберись, дальше нужно действовать еще осторожнее».
Заранее обдумывая план проникновения в тайное общество, молодой полицейский все же решил, что придется сориентироваться на месте и дальше уже полагаться на интуицию. В конце концов, если бывшие приятели Люсьена придумали секретный пропуск, значит, не все посетители тайных собраний хорошо знакомы друг с другом. В этом не было ничего удивительного. После запрета «Общества друзей народа» полицейское начальство постоянно получало рапорты о более или менее спонтанных попытках создать подпольную республиканскую организацию. В отсутствие координационного центра разнообразные тайные ячейки, по сути настоящие повстанческие отряды, соперничали друг с другом, и каждая норовила возглавить республиканское движение, превзойдя остальных по количеству членов. Из-за этого они теряли осторожность и совершали оплошности, благодаря которым службам Префектуры полиции было легче устанавливать за ними слежку. Лишь относительное благодушие новых властей объясняло тот факт, что главные возмутители спокойствия еще не брошены за решетку все как один.
В коридоре, где очутился Валантен, было грязно и темно. Облупившиеся стены были исписаны ругательствами. В полумраке темнели четыре двери, расположенные парами по обеим сторонам. Инспектор подошел к той, на которую ему указал хозяин заведения, и приник ухом к створке. Слышался гул голосов, но, кроме нескольких бессвязных слов, ему ничего не удалось разобрать.
Прекрасно понимая, что у него есть только одна попытка, Валантен решил сыграть на мнении о наивности и неопытности Люсьена Доверня, которое наверняка успело сложиться у членов тайного кружка. Из поэтов, как известно, редко получаются хорошие революционеры. Затаив дыхание, Валантен постучал в дверь, следуя схеме, которую Люсьен имел неосторожность записать на бумаге: три быстрых удара, два медленных.
Голоса за створкой немедленно смолкли. Проскрежетал по паркету отодвигаемый стул. Затем прозвучали неспешные шаги: кто-то направился к двери. Звякнула щеколда. Дверь открылась, и напротив Валантена качнулась масляная лампа, свет которой выхватил его лицо из полумрака.
– Входи, товарищ. Ты ничего не пропустил, мы только начали.
Одновременно с приглашением войти на плечо инспектора легла чья-то ладонь, заставив его переступить порог. Человек, державший в другой руке лампу, дружески улыбался. На вид ему не было и двадцати, а по небрежной одежде и прическе даже менее искушенный наблюдатель легко определил бы в нем студента из Латинского квартала.
Попав на свет из темного коридора, Валантен невольно прищурился, окидывая взглядом помещение. Он находился в салоне с ободранной мебелью. Единственное окно было задернуто темными шторами. Внимание полицейского переключилось на присутствовавших там людей. Их было около дюжины, все сидели за длинным столом, уставленным бутылками, стаканами, чернильницами с перьями, рядом с которыми лежали листы бумаги. Три коптящие лампы смутно высвечивали их лица, заостряя черты и прочерчивая глубокие тени.
– Подойди же, – подал голос молодой человек, одетый как денди, во главе стола, – дай тебя получше рассмотреть.
Валантен послушался. Ступив в пятно света от лампы, он и сам смог хорошо разглядеть лица и облачение присутствовавших. Там было трое рабочих в блузах, четверо буржуа в приличных костюмах, остальные – студенты, среди которых несколько носили униформу Политехнической школы.
Инспектор понял, что знает в лицо как минимум двоих. Первым оказался мэтр Антуан-Брут Грисселанж, адвокат, известный своими либеральными взглядами, – Валантен уже видел его накануне на похоронах сына депутата Доверня. Второго звали Этьен Араго. Этот драматург не без успеха руководил театром «Водевиль», но ему было далеко до славы старшего брата, Франсуа, – тот был знаменитым астрономом и физиком, членом Академии наук, а недавно, в сентябре, его избрали генеральным советником департамента Сена. Оба брата были убежденными республиканцами, и Валантен не удивился присутствию одного из них на подобном собрании.
Любопытно, что председательствовал здесь не кто-то из означенных парижских знаменитостей, а щегольски одетый молодой человек в рединготе из красной шерсти и в галстуке с золотой булавкой. У него было волевое лицо, орлиный нос и тонкие, аккуратно подстриженные каштановые усики. Сидя во главе стола, он рассеянно поглаживал пальцами рукоятку металлического колокольчика, стоявшего перед ним.
– Мы тебя не знаем, – бесстрастно произнес денди. – Как тебя зовут и какого сословия
