Бюро темных дел - Эрик Фуасье
Валантен поначалу хотел назваться фальшивым именем, но вовремя вспомнил, что уже опрометчиво открыл свою истинную личность Эваристу Галуа, когда заговорил с ним на выходе из кабака. Сейчас молодой математик отсутствовал в салоне, но нельзя было исключать, что они столкнутся здесь лицом к лицу, если расследование потребует от Валантена появиться и на других заседаниях этого подпольного кружка. Лучше всего было придерживаться полуправды.
– Меня зовут Валантен Верн, я писарь.
– Никто из присутствующих здесь не выносил на повестку дня обсуждение нового кандидата в члены нашего общества. Кто тебя к нам прислал?
– Я был другом Люсьена Доверня, – с притворной уверенностью заявил Валантен и, вспомнив, что у отца самоубийцы есть завод на Уазе, добавил: – Это он убедил меня покинуть родной Санлис, чтобы примкнуть к вам.
– Известен ли тебе главный из принципов, который ты должен безоговорочно разделять, чтобы претендовать на место в наших рядах?
– Люсьен долго беседовал со мной о республиканских идеалах, которые вы отстаиваете. Я разделяю их все с превеликим воодушевлением.
– Стало быть, ты открыто признаёшь, что народ, и только народ, есть единственный суверен и что первейший долг любого правительства – защищать его суверенитет деяниями и законами?
– Признаю всей душой и во всеуслышание.
Трое мужчин во главе стола обменялись одобрительными взглядами.
– Довернь мертв, – заметил, однако, адвокат Грисселанж, снова устремив взор на Валантена. – Какие у нас могут быть доказательства, что ты говоришь правду и не являешься шпионом?
– Как бы я попал сюда, если бы Довернь не рассказал мне о ваших собраниях? Мой бедный друг обещал, что в ближайшее время представит вам мою кандидатуру. Я решил, что в память о нем должен явиться сюда сам. Но если вы мне не доверяете, я готов немедленно удалиться.
Араго наклонился к председателю собрания, то же самое сделал Грисселанж. Троица обменялась шепотом несколькими словами. Затем денди в красном рединготе обратился к Валантену все тем же сдержанным тоном:
– Наш секретарь (он кивнул на Грисселанжа) справедливо напомнил, что правила общества предусматривают личное поручительство одного из действительных членов за каждого нового кандидата из соображений безопасности. В виду самоубийства нашего товарища, о котором мы все скорбим, ты остался без такового. Вместе с тем наш казначей (теперь он кивнул в сторону Араго) не менее справедливо заметил, что ты предъявил секретный пропуск и это не может не внушать доверия к твоим речам. В итоге мы решили все же вынести твою кандидатуру на голосование.
Валантен окинул взглядом дюжину лиц. Все смотрели на него.
– Господа, я приму любой ваш вердикт, – с торжественным видом произнес молодой инспектор. – И смею вас заверить, каков бы этот вердикт ни был, он не повлияет на твердость моих политических убеждений.
Повинуясь жесту председателя, тот же студент, который впустил Валантена в салон, встал, чтобы открыть дверь, и перекинулся парой слов с кем-то за порогом, прежде чем позвать Валантена. Вопреки ожиданиям инспектора, в коридоре его встретил не хозяин кабака, а незнакомый рыжеволосый верзила с лицом, усеянным веснушками. Инспектор покорно последовал за ним в комнату напротив салона. Там рыжий пододвинул в центр помещения табуретку и молча предложил ему сесть, затем повесил кенкет на гвоздь, скрестил руки на груди и прислонился спиной к стене.
– Как думаете, обсуждение надолго затянется? – поинтересовался Валантен просто для того, чтобы завязать разговор.
Но страж не потрудился ему ответить, лишь неопределенно хмыкнул себе под нос, достал из кармана гимбарду[37], поднес ее к губам, и полились жалобные, заунывные звуки.
Однако безразличие его явно было напускным: Валантен скоро заметил, что рыжий то и дело настороженно на него посматривает и отворачивается всякий раз, когда их взгляды пересекаются.
Ожидание долго не продлилось. Минут через десять Валантена позвали обратно в салон. Все присутствующие встали, чтобы оповестить его о результатах обсуждения, и он с облегчением увидел, что большинство членов тайного общества ему приветливо улыбаются. Только адвокат Грисселанж хранил угрюмое выражение.
Председатель собрания, позвонив в колокольчик, заговорил торжественным тоном:
– Гражданин Верн, члены общества «Якобинское возрождение», собравшиеся нынче на очередное заседание, подавляющим большинством при одном голосе против постановили принять тебя в свои ряды. Добро пожаловать, теперь ты один из нас. Принимай поздравления от новых соратников и займи место среди нас за столом.
Последовала веселая кутерьма: Валантена дружески хлопали по плечам, пожимали руку, каждый спешил ему представиться. Таким образом выяснилось, что председатель, человек в красном рединготе, не кто иной, как Фове-Дюмениль, тот самый репортер, с которым, по словам Эвариста Галуа, молодой Довернь повздорил за несколько недель до самоубийства. О той размолвке Валантену необходимо было разузнать как можно больше, но действовать надо было с оглядкой и проявить терпение, чтобы не вызвать подозрений. Так легко стать членом тайного общества он даже не рассчитывал – это уже было большой удачей. Теперь требовалось время, чтобы разобраться, с кем он имеет дело – с безобидными идеалистами или с опасными экстремистами.
Дебаты по первому же пункту повестки дня дали ему некоторый намек на ответ. Ячейка «Якобинского возрождения» бурно обсуждала разнообразные способы воздействовать на общественное мнение, чтобы добиться смертного приговора для арестованных министров Карла Х, суд над которыми должен был состояться в палате пэров до конца года. Заседатели довольно быстро сошлись на том, что публичных выступлений и кампании в прессе будет недостаточно – необходимо поддерживать постоянное давление на правительство. С этой целью было решено подогревать волнения в простонародных кварталах и организовать по возможности ежедневные массовые манифестации под окнами Люксембургского дворца.
Покончив с первым пунктом, республиканцы уже собирались заслушать отчет казначея, когда на пороге снова появился рыжий верзила. На этот раз у него в руках был поднос с бутылками вина и закусками. Расставляя все это на столе, он задержался возле председателя, наклонился к нему и что-то зашептал на ухо. Фове-Дюмениль, слушая, все больше мрачнел, и это не предвещало ничего хорошего.
Наконец выпрямившись, рыжий официант метнул злобный взгляд в сторону Валантена, но тот даже не успел задуматься, что могло означать это проявление враждебности, потому что к нему обратился Фове-Дюмениль:
– Валантен Верн… Ты ведь так назвался, верно? Это твое имя?
– Воистину, у меня другого нет.
– И ты сказал, что был писарем в Санлисе?
У Валантена возникло дурное предчувствие, но он ограничился кивком. Другие члены общества, заинтригованные переменой в поведении председателя, заерзали на стульях. Вопросительные взгляды заметались от молодого инспектора к репортеру в красном рединготе и обратно.
– Представь себе, – продолжил Фове-Дюмениль спокойным звучным голосом, – Теодюль, – кивнул он на рыжего, – успел тебя хорошенько рассмотреть,
