Павел Шестаков - Давняя история
— Я сам к нему пойду, потребую, пусть объяснит свою возню.
— Объяснит, жди. Зря храбришься!
Мухин схватил графинчик, наполнил рюмку. Не мог он не понимать, что известно Мазину нечто такое, о чем они с Куриловым не знают, и страусовая их тактика огульного отрицания, кроме вреда, ничего принести не может. И еще одна забота одолела Мухина, пугала его суетливость, паника Курилова, который, чтобы спастись, уйти от опасности, готов все на него взвалить, толкнуть в спину на узкой тропке, на самой крутизне, и тогда уж не удержишься, загудишь с грохотом. Или бесшумно, так, что никто и не услышит…
И был Мухин близок к истине.
* * *Мазин вошел в кабинет и сдернул с плеч плащ. На паркет посыпались брызги. Не морские, соленые, а обыкновенные, дождевые — третий день над городом висели ноябрьские тучи, разнообразя жизнь горожан то мелким унылым дождем, то мокрым, лениво таящим на тротуарах снегом. Из-за непогоды Мазин не смог воспользоваться самолетом, пришлось добираться из Сочи поездом, и сейчас уже не верилось, что где-то на юге еще существуют солнце, синие волны и туристы-ротозеи, у которых постоянно пропадают деньги, сумки, а то и документы. К ротозеям Мазин испытывал профессиональное недоброжелательство — вечно эти шляпы загружают занятых людей неинтересной и трудоемкой работой! Он стряхнул фуражку, положил ее в шкаф и успел еще поправить галстук до прихода Трофимова.
— Здравия желаю, товарищ подполковник, — Приветствовал его облаченный в сугубо штатский пиджак инспектор. — Разрешите поухаживать? — Он смахнул с погона невидимую пушинку. — Вы такой блестящий сегодня.
Действительно, Мазин в хорошо пошитом кителе, с обветренным и загорелым лицом выглядел энергичным и мужественным рядом с заметно усталым Трофимовым.
— Как поживает Одесса-мама? Прошвырнулись по Дерибасовской? — Подражая одесситам, Трофимов произнес «прошьвирнулись».
— «Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика…» — в тон ему ответил Мазин. — Да я там почти и не был, пришлось совершить небольшой круиз в Сочи.
— В Сочи? Живут же люди!
На этом обмен шутками закончился, и Трофимов внимательно выслушал все, что рассказал ему Мазин.
— Вот так обстоит дело, Трофимыч. Тучи, как видишь, сгущаются над Мухиным, но начать я хочу не с него, а с Витковского, который кажется мне человеком наиболее порядочным из этой троицы. А что ты без меня придумал?
— Разрешите мне побеседовать с Куриловым, Игорь Николаевич.
— Почему с ним?
— Потому что он кажется мне наименее порядочным из этой троицы, — пояснил Трофимов серьезно. — Витковский выгораживает Мухина скорее всего из глупой солидарности, из побуждений добрых, а вот Курилов, чувствуется, сам замаран чем-то, чепухой возможно, но пятнышко на себе знает.
— Думаешь докопаться до пятнышка?
— Если повезет. Сначала хочу припугнуть.
— Что это даст? Начнет крутить, лгать, путать.
— Само собой. Но уж Мухина с потрохами заложит, будьте уверены.
Мазин задумался:
— Только аккуратно, Трофимыч, аккуратно. Лишнего нам не нужно, и так избыток ненадежной информации. И не напирай на него, не злоупотребляй.
— А зачем? Что я, изверг? Пошлю повесточку чин чином, приглашу. Не на завтра приглашу, а дам ему подумать несколько дней, для такого человека чем больше ждать, тем хуже. Нервный он. Спесь и сойдет, пока дождется.
— Ну, ладно, пошли в обход. Ты — справа, я — слева. Обойдем и встретимся по ту сторону. Авось найдется, что рассказать друг другу.
И он одернул китель.
В итоге этого разговора Владимир Михайлович Курилов получил повестку с приглашением явиться восемнадцатого ноября в Управление внутренних дел, на четвертый этаж, в комнату 432, к тов. Трофимову В. Д., в шестнадцать часов. Трофимов и здесь остался верен себе, встречу назначил на конец дня, когда, по его расчетам, из Курилова должен был последний строптивый дух выйти.
Пятнадцатого числа Трофимову позвонили:
— С вами говорит Курилов Владимир Михайлович. Я получил довольно странную повестку, вызов… Понятия не имею по какой причине.
— Причину я вам объясню, Владимир Михайлович, при встрече.
— Дело в том, что я не смогу прийти восемнадцатого. Может быть, мне раньше зайти?
— Зачем же? Зайдите позже. Через недельку, например.
— Но почему — позже? Я могу раньше.
— А у нас свой распорядок, Владимир Михайлович. Все расписано до восемнадцатого. Так что давайте договоримся о следующей неделе.
— Да нет. Я постараюсь освободиться восемнадцатого.
Он швырнул трубку, а Трофимов свою положил тихо, с удовольствием, и улыбнулся.
Имелось и еще одно преимущество у Трофимова. Не такой вид был у инспектора, чтобы произвести на Вову впечатление, а знать о нем он не знал ничего, зато Трофимов узнал уже о Курилове многое…
И, наконец, припас Трофимов запасной, секретный ход. Простой в сущности, элементарный прием, не раз описанный в специальной и в приключенческой литературе, но ведь дело не в самих приемах, которые со времен первого преступления, убийства Каином Авеля, вряд ли существенно изменились, а в том, кто их применяет, а Трофимов был из тех, что умеют это делать.
Курилова встретил он стоя, вышел из-за стола немножко даже волоча ноги в своих не раз чиненных туфлях, и Вова увидел потрепанного жизнью, недалекого чиновника из тех, что звезд с неба не хватают, а десятками лет скрипят перьями за одним и тем же столом, и испытал облегчение. «Ну, это не Мазин», — подумал он, и оказался прав, и ошибся одновременно.
— Садитесь, садитесь, товарищ Курилов, — предложил Трофимов ворчливым голосом, вроде бы говоря: «Вот, трать тут с вами время», — и начал разбирать на столе бумаги, не глядя на посетителя.
— Мне, собственно, не ясна цель вызова, — начал было Вова высокомерно, но Трофимов остановил его и успокоил:
— А мы разберемся, разберемся. Вместе разберемся.
— В чем?
— Да как Гусеву убили. — И он заглянул в бумаги, будто не мог вспомнить имя: — Татьяну.
— Кто убил, я? — спросил Вова не без иронии.
Трофимов впервые поднял на Курилова глаза и улыбнулся ему голубым-голубым цветом.
— Разве ж я сказал, что вы?
И покачал головой укоризненно: «Ну как это люди простых вещей не понимают?»
— Я не сказал — вы. Как я могу утверждать такое, если все факты еще не собрал?
— Что значит «еще» не все?
— То и значит, что говорю. Ищем мы убийцу Татьяны Гусевой. Наметки определились, да вот не все сходится, потому вас и пригласили.
— Но вы хоть понимаете, что я к этому убийству непричастен?
— Извините, этого я тоже не говорил.
— Как же мне понимать?
— Вам-то легче понимать, — поделился Трофимов добродушно. — Ведь вы знаете, убивали вы или нет, а я пока не уверен.
— Ничего я не знаю!
— Как же так? Убивали или нет не знаете?
— Тьфу, черт! Вы меня запутали.
— И не думал! Зачем мне это? Мне нужны показания ясные, а вы нервничаете, слова мои мимо ушей пропускаете. Зачем вам нервничать, если вы не виновны?
— Откуда вы взяли, что я нервничаю? — спросил Курилов и перекинул ногу за ногу, ощущая, однако, увеличивающееся беспокойство.
— Не нервничаете? Вот и хорошо, ошибся я, значит. Тогда спокойненько и расскажите о своих отношениях с Гусевой.
— Никаких отношений не было.
Трофимов огорчился:
— Ну, как же… Зачем вы так? У меня о вас положительное мнение составилось, а вы так…
— Что «так»?
— Утаиваете. И непонятно, зачем. Ну, были вы в определенных отношениях, и что такого? Дело молодое. С кем не случается? Ведь это не значит, что обязательно женщину убивать нужно, правда?
Курилов смотрел обалдело:
— Да кто вам рассказал про отношения?
— А… Вот это другой разговор. Свидетели есть.
Как не ошеломлен был Вова, слова о свидетелях его приободрили: «На пушку берет проклятый сыщик! Не выйдет».
— Не могло быть никаких свидетелей.
— Есть, — повторил Трофимов строго.
— Назовите.
— Имеете право, — согласился Трофимов. — По закону.
— Так назовите.
— Сибирькову знаете? Клавдию?
— Первый раз слышу.
— Охотно верю. Прозывалась она в то время Кларой.
Что-то мелькнуло у Курилова, но не на пользу, а во вред. Нервничал он действительно и потому поторопился:
— Позвольте, это знакомая была у Татьяны? В кафе работала?
— Вот именно.
— Я же ее никогда в глаза не видел и она меня!
Тут Трофимов приподнялся из-за стола и выпрямился:
— А правда ли это?
— Я же говорю вам!
— Да вот Мазину Игорю Николаевичу вы говорили, что и Гусеву не знаете, а, выходит, знаете, раз о подруге ее слышали. После таких противоречий в ваших показаниях, не знаю, чему и верить.
Он развел руками и отошел к окну, давая Курилову возможность одуматься, раскаяться. Наступила пауза. Вова тер потные ладони, проклиная собственную неосторожность. Трофимов молчал, ворон считал во дворе. Курилов не выдержал первый:
