Бей. Беги. Замри - Валери Тонг Куонг
– Теплое пиво, какая гадость, – шипит Змей. – Ты просто идиотка.
Остальные кивают.
В следующие выходные стены в доме Лакур содрогаются. Отец провел инвентаризацию и обвиняет мать в том, что она не справляется с работой. Их грабят, а она ничего не видит. Пока он надрывается, разгружая товар, мадам не может даже присмотреть за магазином! Тарелка летит через кухню, мать плачет, Анна тоже. Она поднимается в свою комнату, но не спит. Cмотрит на стены, и ей кажется, что они медленно сдвигаются и вот-вот раздавят ее. Смотрит на вязанное крючком покрывало на кровати, на школьные учебники, на белый фарфоровый стаканчик, в котором она хранит резинки и заколки. Падает на колени и просит прощения, сама не зная, к кому обращается.
* * *
Змей нашел золотую жилу. Он требует – Анна приносит. Список становится все длиннее. Пиво, батарейки, зажигалки, чипсы, моторное масло, разводной ключ, колбаса, арахис. Анна поклялась больше не красть у родителей. И теперь проходит пешком несколько километров до супермаркета. Она шатается, сердце, кажется, вот-вот остановится, когда она прячет краденое под куртку, но хрупкого ребенка никто не подозревает. Кажется, будто она невидима.
Змей доволен. Он похлопывает Анну по спине: «Ну, разве тебе с нами плохо?»
Он говорит, что она под их защитой, она их любимица, кукла. Кукла-зассыха.
Когда, наконец, охранник останавливает Анну, потому что на этот раз заказали слишком много и бутылка водки высовывается у нее из-под куртки, она чувствует облегчение. Он уводит ее за магазин, целует ей грудь, засовывает пальцы в ее щелку и говорит: «Уходи, и чтобы я больше тебя тут не видел».
Небо чернеет в тот самый момент, когда Анна паркует машину. Она поднимает глаза: солнце почти исчезло. Что-то вокруг кажется ей необычным: изгибы деревьев, доносящиеся из соснового леса стоны. Ей не нравятся возникающие ощущения. И уж точно ей не нравится этот день. Ветер почти вырывает у нее из рук дверцу машины, сбивает дыхание, осыпает сухой серой землей, которая, проникая между зубами, попадает на язык. Анне хочется сплюнуть. Она вытирает рот тыльной стороной руки, опускает голову и продвигается к входу в дом, прикрывая лицо руками, борясь с порывами ветра. Когда она поворачивает ключ в замке, огромная молния освещает весь холм, и в это мгновение она видит на террасе упавший олеандр. Крупные капли падают ей на голову, стекают по лбу, носу, щекам. Потрясенная, она закрывает дверь и подходит к большому окну в гостиной. Граница между морем и сушей едва заметна: вдали все окутано зыбким лиловым маревом – нереальным, завораживающим, резко контрастирующим с раскатами грома и яростным шелестом тростника. Сильные бури случаются здесь только осенью или зимой, гроза скоро утихнет, убеждает себя Анна. В холщовой сумке у нее на плече вибрирует телефон – пришло сообщение, но она вспоминает, что оставила окно в своей комнате открытым, и бежит вверх по лестнице. Всего за несколько секунд дождь усилился и теперь лупит по крыше со звуком, похожим на автоматные очереди. Когда Анна входит в комнату, у нее вырывается ругательство. Вода просочилась в стык стены с крышей, стекает словно занавес, растекается по полу, заливает ковер и уже добралась до плетеной корзины, стоящей у кровати, – в ней Анна хранит книги. Она закрывает окно, но это не помогает: порывы ветра, должно быть, подняли черепицу, и течь не остановить. Анна бежит за швабрами, тряпками, тазом, бросившись на колени, собирает воду губкой, выжимает в таз, бежит, чтобы вылить его, подворачивает ногу, но продолжает, несмотря на боль. Воды все больше, она выплескивается в коридор, просачивается в каждую щель, течет под дверями, между половицами… «Если бы только Юго был здесь», – думает Анна и вдруг понимает, как она одинока.
Она перестает вытирать и тупо смотрит на поток, который стекает по лестнице, продолжая свое разрушительное дело. В ее голове роятся мысли о выборе, угрозе, препятствиях, битве, бегстве, стремлении вперед, о потопе, о тонущем корабле – и этот поток, невидимый, неоcязаемый, тоже захлестывает ее. Она видит себя словно сверху – как она стоит на коленях, в мокром платье, видит свое брошенное, побежденное тело, свою покорность. Это заставляет ее опомниться. Анна встает. Дождь стих, стук по крыше прекратился. Она берет телефон, чтобы позвонить Юго, но на экране короткое сообщение от мужа: он поужинает в городе, у него деловая встреча. Она кладет телефон обратно в сумку. Гроза ушла, она длилась всего четверть часа. В дом вернулась тишина, и в душе Анны воцаряется печальное спокойствие. Она глубоко дышит, широко открывает двери и окна, впуская сквозняки, вытирает оставшиеся лужи. «Деловая встреча», – написал Юго. По дороге домой у Анны мелькнула мысль: не открыть ли бутылку вина? Это ей точно понадобится, когда она будет рассказывать ему о сегодняшней поездке к Лео и о его обескураживающих признаниях. Им нужно вместе решить, как поступить с его безумной просьбой. Сидя за рулем, она обдумывала слова, которые избавят Юго от потрясения, пережитого ею самой. Пусть он спокойно причалит к новому берегу. Он и так очень зол на сына. Она тоже, но по-прежнему считает, что пережить бурю можно, только держась вместе. Именно поэтому она не будет скрывать ничего из того, что узнала. И есть еще одна важная деталь, которая, возможно, заставить Юго смягчиться: Тим тоже курит травку, а значит, все не так уж плохо! Наверное, Лео прав, когда говорит, что курят все, ну то есть вся молодежь. Такое вот у них поколение.
Юго поужинает в городе: значит, вино пить не будет. Анна сидит на кухне, не сводя глаз с винного шкафа. Она вдруг понимает, что никогда не прикасалась к нему – разве что протирала стекла. Вино не женское дело. Это одно из немногих правил, действовавших и в ее прежней жизни, и в новой. Она видела, как отец выбирал бутылки (дешевые вина, которые продавались в их лавке, но некоторые из них носили пышные названия), затем традицию продолжили свекор и муж (теперь только лучшие вина). Мужчины выбирают, открывают и подают, женщины терпеливо ждут, а если о них забывают, то приходится напоминать, чтобы им тоже налили. «Еще один способ подчеркнуть невидимость и второстепенность женщин», – внезапно думает Анна.
Она вспоминает, как учила правила этикета перед знакомством с семьей будущего мужа. Она должна была произвести прекрасное впечатление, лучшее из возможных. Она узнала, что листья салата не режут, что вилки на стол кладут зубцами вниз, чай подают в фарфоровых или керамических чашках, а наручные часы с вечерним платьем не надевают. Эти правила, какими бы абсурдными некоторые из них ни казались, ее не пугали. Наоборот, они ее успокаивали. Там, откуда Анна была родом, все подчинялось не правилам, а силе и сильнейший держал под контролем всех с помощью страха. Правила были словно маяки, освещающие путь, перила, держась за которые можно быстрее подниматься вверх.
* * *
Юго входит в комнату, и первое, что он видит, – Анну, развалившуюся на диване с бокалом красного вина в руке. Он уже напряжен, взвинчен разговором, который у него состоялся, а теперь видит, что жена напивается. Он хватает бутылку. «Шато О-Байи» 2010 года. Черт подери.
– Ты спятила! – рычит он. – Что на тебя нашло? Эти бутылки я храню для торжественных ужинов, для особых случаев! Ты хоть представляешь, сколько это стоит?
На мгновение она снова чувствует себя маленькой идиоткой, дрянью. Она подбирает слова.
– Ну, я думаю, сегодня
