Бессонница - Сара Пинборо
– Мамочка? – тихонько зову я.
Я опускаю карточку. Моя рука дрожит. Я сама дрожу – не от страха, от ярости. Мамочка. Она была всем, чем мать быть не должна. Несмотря на то, что теперь от нее осталась лишь оболочка, которая сейчас лежит в этой кровати, я до сих пор ощущаю отголоски страха, который испытала той ночью.
Планшет с протоколом ее лечения висит над кроватью, и я наклоняюсь вперед, чтобы заглянуть в записи. Там полно медицинских терминов, которые я не понимаю, однако, переведя взгляд немного выше, я читаю:
Камера внутреннего наблюдения Хартвеллской лечебницы для душевнобольных зафиксировала нанесение пациенткой увечья самой себе 24.06. в 01.13. Пациентка была обнаружена в 02.00 во время дежурного обхода и без промедления доставлена в Центральную больницу Лидса.
Сдвинув брови, я смотрю на дату.
24.06 в 01.13.
Двадцать четвертое июня. Прошлая пятница. Значит, она сделала это в ночь с четверга на пятницу. Прошлый четверг. В тот день завершился судебный процесс в деле об опеке Стоквелл против Стоквелла. Моя первая бессонная ночь – я проснулась среди ночи и никак не могла заснуть. Я помню все это совершенно ясно. Помню, что у меня возникло паническое ощущение – в доме кто-то есть – и я посмотрела на часы.
Часы показывали 01.13.
Мое сердце принимается скакать вприпрыжку – я снова возвращаюсь к записям на планшете. 24.06 в 01.13. Я проснулась от ужаса как раз в те минуты, когда моя мать решила размозжить себе голову о зеркало.
Как это вообще возможно? Это совпадение – пытаюсь я уговорить сама себя. Однако ужас, который я испытала, проснувшись той ночью, свернулся кольцами где-то под ложечкой. Что со мной происходит?
Ее рука молниеносно вздымается с кровати, и ледяные пальцы смыкаются вокруг моего запястья. Я слышу собственный вопль – исполненный паники, едва слышный, полупридушенный звук, и, спотыкаясь, отскакиваю назад, все еще не веря в происходящее. Но она держит крепко – под ледяной кожей белеют костяшки пальцев, хотя в остальном ее тело остается мертвенно-бледным и неподвижным.
Нет, мамочка, нет! Воспоминания теснятся вокруг меня, и мне кажется, что сейчас она снова потащит меня в тот чулан под лестницей, сжимая, словно в тисках, а я буду кричать, умоляя ее не делать этого. В панике я уже не различаю, где мое прошлое, а где настоящее – так они смешались. Я сейчас потеряю сознание. Нет, мамочка, прошу тебя, нет!
Ее веки внезапно распахиваются. Белки под ними желтушные, налитые кровью. Ее взгляд отыскивает меня. Пытаясь освободиться, я слышу собственное свистящее дыхание. Мое лицо горит. На этот раз она точно утащит меня во тьму, в эту черную дыру, из которой не может выбраться сама. Я уже слышу, как мой крик набирает силу, но тут, так же внезапно, как схватили, ее пальцы отпускают мою руку. Рука ее безвольно падает вдоль тела, словно вовсе не шевелилась. Глаза снова закрываются.
Едва переводя дух, я вжимаюсь в кресло для посетителей. Аппарат, поддерживающий в ней жизнь, продолжает издавать шипение и щелчки. В недоумении я обвожу взглядом палату. Здесь никого нет. Я задираю голову – на потолке нет камер слежения. Никто ничего не видел. Потирая запястье, я все еще ощущаю холод ее пальцев. Она лежит так мирно, словно ничего не произошло. Может, так и есть? Может, это начало моего сумасшествия. Превращения в нее.
01.13. В тот миг, когда началась моя бессонница, она разбивала себе голову.
Я ошибалась. Она все еще пугает меня. Может быть, ее пальцы и отпустили меня, но сама она отказывается сделать это.
Когда через короткое время я, спотыкаясь, миную сестринский пост, за стойкой никого не оказывается. Я отчаянно нуждаюсь в глотке свежего воздуха и в том, чтобы поскорее убраться отсюда без всяких записей. Я спешу прочь из здания, по пути задевая женщину, идущую в противоположном направлении, и даже не замедляю шаг, чтобы принести извинения. До своей машины я успеваю добежать за считаные секунды до того, как ноги напрочь отказываются мне служить. Волна жара окутывает мое тело, и черные мушки начинают клубиться на периферии зрения. Я просто уверена, что сейчас отрублюсь. Включив кондиционер на полную мощность, я направляю струю воздуха в лицо и принимаюсь глубоко дышать. Холодный пот на моей коже постепенно высыхает.
Не стоило мне приходить. Нужно было остаться на работе. Из этого визита не могло выйти ничего хорошего. Я должна была это понимать. Жужжание в моих ушах затихает, и лишь тогда я обращаю внимание, что где-то в недрах моей сумочки звонит телефон. Он замолкает, а потом снова начинает звонить.
Выудив мобильник, я смотрю на дисплей. Это из школы. Хотят меня видеть. Разумеется. Я отключаюсь, подавляя дикое желание расплакаться. Усталость тяжким грузом повисает на каждой из моих косточек.
19
К тому моменту, как у кабинета директора появляется взволнованный и запыхавшийся Роберт, я успеваю простоять там пятнадцать минут.
– Где ты был? – раздраженно спрашиваю я.
Секретарь сообщила мне, что Роберту звонили на мобильный и попали на автоответчик, а по стационарному телефону – вообще не дозвонились, однако по возможности требовалось присутствие нас обоих. Я тоже попала на автоответчик, поэтому от переживаний по поводу того, что нам скажут в школе, я плавно перешла к переживаниям о том, не въехал ли Роберт в очередное дерево.
– Прости, наверное, сбой в сети… Что происходит?
К счастью, я не успеваю ничего ответить – дверь кабинета распахивается перед нами, и под аккомпанемент вежливого приветствия нас приглашают войти. Боже, надеюсь, Роберта пригласили не из-за этого. Что он подумает? Он будет в ярости, и за это я не могу его винить.
– Миссис Финчем, – начинаю я, присев на стул. Мне необходим разговор напрямую. – Если речь об утреннем происшествии…
– А что случилось утром? – Роберт искоса с удивлением поглядывает на меня.
– О, вы об этом. На самом деле мы действительно получили звонок от представителей общественности. – Миссис Финчем, подавшись вперед, опирается на свой стол. Направленный на меня поверх очков взгляд миссис Финчем заставляет почувствовать себя провинившейся школьницей. – Они были весьма обеспокоены увиденным.
Мое лицо уже пылает:
– Честное слово, мне очень жаль. Я…
– Звонившие видели, как вы трясете одного из наших учеников. Вы наклонились очень близко к его лицу, вид у вас был очень сердитый, и вы говорили мальчику весьма неприятные вещи. По словам свидетеля, мальчик пытался вырваться.
Я в недоумении сдвигаю брови. Нет, это
