Бессонница - Сара Пинборо
Краткий сон подарил мне некую ясность. Всего пять ночей без сна, а кажется, что уже целая жизнь. Долгий, мучительный кошмар моей жизни. Мне вдруг вспоминается мой резкий разговор с учительницей Уилла. И мое… Так, ладно. Пора положить этому конец. Так дальше продолжаться не может. Это закончится моим увольнением. И разводом.
В дамской комнате я усердно плещу в лицо водой, изрядно намочив волосы, а затем наношу легкий макияж. У меня в сумочке только старая тушь, которая склеивает ресницы. Под глазами темные круги, а с участков сухой кожи на лбу осыпается пудра. Я выгляжу неряшливо – сыплюсь снаружи точно так же, как изнутри.
Ты не похожа на нее, – говорю я своему усталому отражению. Отражение скептически оглядывает меня, и меня совсем не радует то, что читается в глазах зеркального двойника. Есть только один способ избавиться от этого. Ты должна пойти к ней. Пока еще можешь. Фиби была права. Ты должна обрести мир, пока и в самом деле не довела себя до сумасшествия.
На выходе из уборной я сталкиваюсь с Элисон.
– Выглядишь ужасно, – напрямик заявляет она, пока я пытаюсь протиснуться мимо.
– Мигрень.
– Не знала, что ты ими страдаешь. – На ее лице маска сочувствия, а во взгляде сквозит полнейшее неверие в мнимую головную боль. – Должно быть, ты слишком много работаешь.
– Я в порядке, – резко обрываю ее я. – Но все равно спасибо.
Выйдя из дамской комнаты, я направляюсь прямо в кабинет Бакли. Нужно сделать это сейчас, пока я не передумала.
18
Расписываясь в журнале, я замечаю, как у меня дрожит рука. Вдоль по коридору я спешу к Фиби, которая уже поджидает меня у двери палаты. Ее палаты.
– Что ж, должна сказать, твое сообщение меня порядком удивило, – объявляет она на этот раз не в своей ироничной манере. Кажется, она искренне рада. – Но я не могла поверить до этой самой минуты. Ты в самом деле здесь!
– Это не повторится.
Меня тошнит, но сна нет ни в одном глазу благодаря адреналину, циркулирующему в моей крови. – Это разовая акция.
Я бросаю на Фиби свирепый взгляд, словно это она силком затащила меня сюда, а не я сама это предложила.
– Мне подождать снаружи? – интересуется Фиби. – Или предпочитаешь, чтобы я пошла с тобой?
– Ты можешь побыть где-то в другом месте? Тебе вообще не нужно было приходить. Я буду не в своей тарелке, если ты останешься торчать здесь. Мне необходимо уединение.
Мои пальцы яростно ощипывают кутикулу. Каждый раз, когда отрывается очередной лоскуток кожи, меня пронзает острая боль. Я не делала так с самого детства.
– Как угодно, – пожимает плечами Фиби. – Я подумала, что тебе может понадобиться поддержка. В таком случае схожу домой на часок.
– Кстати, где ты живешь? – спрашиваю я. На Фиби фирменное поло паба «Хэнд энд рэкет»[8]. Не могу представить Фиби работающей в баре, где нужно мириться с поведением опоек. Она для этого чересчур хороша. Но если Фиби здесь всего на пару месяцев, возможно, эта работа тоже временная.
– Не так уж далеко отсюда. – Фиби наклоняется и чмокает губами, почти что – но только почти – дотянувшись поцелуем до моей щеки. – Иди туда и убедись, что больше бояться нечего.
«Ей-то легко говорить», – проносится у меня в голове, пока я провожаю глазами Фиби. Дойдя до конца коридора, она улыбается медсестре, которая выбирается из-за своей стойки и выходит следом за моей старшей сестрой. Фиби не может расслабиться рядом со мной, зато с незнакомцами всегда на короткой ноге. Я чувствую укол зависти. Перед Фиби уже не стоит проблема сорокалетия. И она никогда не боялась, что это у нее в крови. В отличие от меня. Ее наша мать не пометила как потенциальную сумасшедшую. Я ощущаю крайнюю степень одиночества. Я напугана так же, как когда мне было пять, только теперь никто не держит меня за руку, пока я собираюсь с духом, чтобы увидеть маму.
Я делаю глубокий вдох. Мне уже не пять. Я успешная женщина, у меня чудесная семья, и я с этим справлюсь. Я хватаюсь за ручку двери, поворачиваю ее и вхожу в палату.
Жалюзи закрыты, в палате тепло, и горит неяркий свет. Аппарат возле кровати в ровном темпе издает глухое «у-у-уш», а затем щелчок.
Я перевожу взгляд на лежащее в кровати тело. Вот и она.
По подушке рассыпались волосы – у нее они до сих пор длинные, только теперь не темно-каштановые, а серо-стального цвета. На ввалившемся лице выделяются скулы. Глаза закрыты – наконец она может поспать. Поверх одеяла лежат руки-веточки, под бледной пергаментной кожей проступают яркие голубые вены. Кулаки ее сжаты – только так в этом хрупком остове, покрытом обвисшей кожей, и можно узнать мою мать. Где-то глубоко внутри она все еще пребывает в неистовстве.
Я удивительно спокойна, словно переступив через порог и очутившись в этом временном портале, все свои тревоги я смогла оставить снаружи, в реальном мире. Быть может, это все потому, что видеть эту дряхлую незнакомку для меня настолько сюрреалистично, что я попросту не воспринимаю, что это и впрямь она.
На прикроватном столике ваза – букет жизнерадостных цветов выглядит неуместно ярким на фоне стены цвета магнолии. На карточке, прикрепленной к букету, тоже цветы. «Поправляйся скорее!» – а внутри написано: «Дорогой мамочке с любовью от Фиби**».
Я оторопело смотрю на нарисованные поцелуйчики. Как она может? Я помню, как рисовала поцелуйчики на той открытке в тот самый день. Перед тем, как пойти в школу. Перед тем, как она…
Я хватаюсь за перила и начинаю подниматься, с трудом переставляя ноги, затекшие от долгого пребывания в тесноте. Очередная холодная вспышка молнии заставляет меня подпрыгнуть – мне всего пять, и я очень боюсь. Но коридор второго этажа пуст, хотя я слышу какой-то шум – странные звуки, которые я не могу распознать. Звуки слышны со стороны
