Игра против правил - Александр Сергеевич Рыжов
Не всегда в этой вольнице вызревали творения, претендовавшие на бессмертие. Касаткин не считал себя критиком, но улавливал то явные заимствования в мелодических рядах, то безграмотность стихотворных строчек. По его подсчетам, больше половины ленинградских рокеров были бездарными графоманами и горе-композиторами с завышенной самооценкой. Однако попадались индивидуумы незаурядные, вот к ним любопытно было присмотреться.
Однажды его познакомили с Гуру — самым именитым из всего рок-подполья. Гуру было двадцать четыре, но его творческий стаж составлял уже более пяти лет. Анка шепнула Касаткину, что во всем Питере нет лучшего знатока дзен-буддизма и других восточных учений, о которых Алексей имел более чем смутное представление. Песни Гуру изобиловали диковинными метафорами и философическими рассуждениями, а пел он их тонким дребезжащим тенором — как молитвы читал.
Приближалась середина октября. Не так и давно трудился Касаткин в котельной, а уже освоился — и с работой, и с окружавшим его паноптикумом. Хоккей теперь был где-то в прошлом, обрывки воспоминаний о нем время от времени всплывали в сновидениях и вновь пропадали. Боль от расставания с Юлей тоже понемногу стихла, Алексей уже не мотался как одержимый к ее дому, не дежурил под окнами, перестал названивать.
Устроившись в кочегарку, он редко бывал наедине с собой. Рядом с ним и днем и ночью происходило какое-то движение, оно не позволяло ему замкнуться, оказаться в плену дум и переживаний.
Алексей в считаные дни сдружился с Анкой. Он не ставил себе целью понравиться, очаровать, покорить ее сердце своей щедростью, эрудицией или другими качествами. Ему с ней было хорошо и спокойно, вот и все.
Как-то в промозглый вечер Анка пригласила его на квартирник. С некоторых пор это стало рядовым событием, он лишь осведомился:
— Кто будет петь?
Ожидал услышать знакомое или незнакомое имя, но она сказала:
— Я. — И поспешила дополнить: — У меня двенадцать песен есть… хочу альбом записать, если договорюсь. Но сначала обкатать надо, посмотреть, как примут.
Свои альбомы, то есть сборники песен на манер западных групп, деятели ленинградского андеграунда записывали в студии Дворца пионеров в Красногвардейском районе, у звукорежиссера-альтруиста, который не брал за свои труды ни гроша. Записывал он не всех подряд, а тех, у кого был качественный материал. Оценивал качество обычно Гуру — его протекции было достаточно, чтобы в ночные часы или в выходной, когда Дворец закрывался, в студии, где стояла видавшая виды звукозаписывающая аппаратура, собирались музыканты и, как правило, с одного-двух дублей фиксировали на магнитной пленке свои произведения.
Стать автором альбома означало повышение в классе. Записи шли по рукам, исполнители обретали относительную популярность и уже не считались случайными лабухами, на которых мэтры вроде Мигеля и того же Гуру смотрели свысока.
…Концерт Анки состоялся у нее в комнате, в коммунальной квартире на Васильевском острове. Людей собралось меньше, чем на выступлениях маститых рокеров, но и пришедшие семь человек еле-еле разместились в теснейшем пространстве.
Анка волновалась, для нее это был первый сольный квартирник. Алексей слышал в котельной, как Шура Давыденко предлагал выступить вдвоем — это и не так стремно, и менее утомительно. Анка отказалась, боялась, видимо, что уже хорошо известный в меломанских кругах Шура затмит ее. А быть вторым номером она не хотела, и Касаткин одобрил ее решение.
Прежде он слышал две или три ее песни, она иногда мурлыкала их тихонько, сидя у печки. Но то были, скорее, репетиции, пробы, она играла и пела для себя. А нынче предстояло испытание. Касаткину пришел на память его первый матч за «Аврору», тогда еще юношескую. Ноги подгибались, когда он выходил на лед перед трибунами. Болельщиков было не семь человек, но ведь он с командой, а Анку и поддержать некому…
Волнение владело им до того мгновения, когда зазвучала первая песня. Анка преобразилась, ее голос звенел, и Алексей уверился, что концерт пройдет «на отлично». Магнитофон он включил вовремя и развернул его так, чтобы микрофон улавливал как можно меньше посторонних шумов. Это была излишняя предосторожность — публика на квартирниках, если не считать основательно перебравших, вела себя тихо, понимала, что не в зале филармонии находится. Акустика в коммуналке и без того неважнецкая, а если еще скрипеть стульями и переговариваться, вообще ничего не расслышишь.
Для Алексея в тот вечер Анка раскрылась по-новому. В содержание песен он не вникал, оно было для него чересчур абстрактным: тут тебе и нить Ариадны, и железнодорожное полотно, и какие-то ночные сестры в горящих платьях, и вертолеты без окон и дверей… и все это вперемешку, лихо катящимся, обжигающим комом… Некогда вдумываться, разбирать и докапываться до сути. Он уже привык, что творчество неформалов — вот такое, не на поверхности. Больше для чувственного восприятия, чем для осмысления.
Ну и пусть. Он слушал и признавался себе, что для него не так важно, о чем поет Анка. Ее надрывное, щемящее сопрано проникало в самую глубь, в тайники души, и дрожь пронизывала его с головы до пят. Никогда еще музыка не вызывала в нем такого страстного отклика.
Анка спела пять песен, а шестую едва начала, когда дверь комнаты, предусмотрительно запертая на ключ, затрещала под ударами кулаков.
— Открывайте! Милиция!
Ойкнув на высокой ноте, смолкла гитара. Все находившиеся в комнате вскочили с мест, задвигали стульями. Но деваться было некуда, они очутились в мышеловке.
— Кто там ближе… откройте, — потерянно попросила Анка. — Они дверь вышибут…
Глава 4
Скамейка штрафников
Как выяснилось позже, сдали подпольных любителей музыки Анкины соседи. Вредная, обозленная на весь мир старушенция и ее сожитель, такой же сварливый старикан, услыхав за стенкой несанкционированное пение, позвонили на 02, и наряд не замедлил явиться. Пожилые кляузники накатали заявление, в котором пространно изложили свои претензии к Анке и ее гостям. «Нарушают покой и общественный порядок… распивают спиртные напитки… дебоширят… ведут асоциальный образ жизни… исполняют вредоносные песенки…» И так далее и тому подобное.
Касаткин надеялся, что милиция ограничится устным предупреждением, ведь ничего из ряда вон выходящего не произошло. Собрались, попели — что такого? Но в отделении, куда доставили всю компанию, сидел наблюдательный и памятливый опер. Он узнал среди задержанных Хряка и еще двоих, которые уже были на дурном счету у правоохранителей. Вероятно, он решил, что в прошлый раз они
